Книга, обманувшая мир

О всей остроте этических проблем, связанных с содержанием книги Солженицына, читатели смогут получить представление в первом блоке материалов нашего сборника, названном «От имени репрессированных». Здесь слово дано бывшим лагерникам, успевшим при жизни так или иначе выразить свое отношение к «Архипелагу» и его автору. Кроме М. Якубовича это В. Шаламов, А. Яроцкий, Л. Самутин, С. Бадаш и другие. Мы решили дать их материалы, в первую очередь, по соображениям справедливости: все эти люди обладали не только гораздо более тяжким лагерным опытом, чем Солженицын, но и более богатым общим опытом жизни в советских условиях, что давало им возможность взвешенно судить о недостатках и достоинствах общественного строя и благодаря этому — остро ощущать любого рода фальшь и тенденциозность в его очерках. Следует заметить, что все эти люди отдавали в свое время должное таланту автора «Одного дня Ивана Денисовича», и потому их суждения никак нельзя назвать предвзятыми: они отражают их отношение к феномену «нового», радикально-антигосударственно настроенного Солженицына, каким он стал заявлять себя с середины 1960-х гг.

Особого внимания здесь, без сомнения, заслуживает взгляд В. Шаламова. Этот писатель обладал неоспоримым моральным превосходством перед Солженицыным, поскольку его лагерный «хлебок» составлял почти двадцать лет, включая 16 лет Колымы, и сам он являлся крупнейшим художником, фактически первым, открывшим лагерную тему в русской литературе. Хотя «Колымские рассказы» не увидели света на родине при жизни писателя, а его дневниковые записи о Солженицыне были опубликованы лишь в середине 1990-х г, и то и другое произвело переворот в сознании многих читателей. Несомненно, это послужило одним из важнейших толчков к процессу демифологизации образа Солженицына. Что особенно важно для нашей темы, Шаламов был свидетелем зарождения замысла «Архипелага»: его автор еще в 1964 г. вел с ним тайные переговоры о сотрудничестве в работе над книгой, и отказ Шаламова от этого предложения сам по себе чрезвычайно знаменателен. Еще более красноречивы прямые и резкие отзывы Шаламова об открывшихся ему планах своего «конфидента», связанных с Западом (например: «Деятельность Солженицына — это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности»). Вряд ли можно упрекнуть Шаламова в излишней категоричности и максимализме: любой заключенный со здоровым нравственным чувством сказал бы, что торговать пережитой народной бедой недопустимо, тем более в угоду недругам своей страны. Шаламов не мог прочесть готовый «Архипелаг», но, узнав о его выходе на Западе, он первым назвал Солженицына «орудием холодной войны».

Принципиальное значение имеет и вывод Шаламова, сделанный им еще по прочтении «Одного дня Ивана Денисовича»: «Солженицын лагеря не знает и не понимает», — т. е. «легкий» лагерь, изображенный в повести, отражал границы столь же «легкого» личного опыта автора. Следовательно, прирастание «знания» и «понимания» лагерной системы у Солженицына в «Архипелаге» произошло исключительно за счет расчетливой эксплуатации отнюдь не своих, а чужих страданий и свидетельств (артистически амальгамированных в его текст), и это должны ясно осознавать читатели, помня мысль Шаламова: «Малый личный опыт писателя в искусстве нельзя скрыть»…

С учетом крайней ценности и значимости материалов Шаламова о Солженицыне они включены в сборнике в два раздела — «От имени репрессированных» и «От имени науки и здравого смысла» (в статье, где рассматривается вопрос об использовании в «Архипелаге ГУЛАГ» фактов, реминисценций, а также и прямого плагиата из «Колымских рассказов»).

С шаламовской оценкой Солженицына был целиком солидарен другой представитель лагерной Колымы, А. Яроцкий. Он рассматривал публикацию «Архипелага» на Западе как глубоко безнравственный антипатриотический демарш писателя и свою книгу воспоминаний «Золотая Колыма» заключил красноречивым завещанием: «Ни при каких обстоятельствах не публиковать ее за рубежом… Лаять на свою родину из чужой подворотни не хочу».

Свой особый счет к Солженицыну — с решительным отказом писателю в моральном праве заявлять себя выразителем чувств и мыслей всех заключенных, с опровержением фактов и общей идеи книги — предъявляют и другие авторы этого раздела. «История ВКП(б) наоборот», «фальшивый купон», «хлестаковщина» и другие негативные синонимы «Архипелага ГУЛАГ», исходящие, скажем, от Г. Горчакова, проведшего в неволе больше двадцати лет, лучше всего говорят о непримиримости этой позиции. «Было, но не так», «большая правда состоит из малых правд», — такую же строгую нравственную позицию занимает Л. Горчакова-Эльштейн, не понаслышке знающая, что такое 1937 г. и чем он отличался от последующих.