Я все же ошиблась: вышла не на арену, а в деревню. Стоило догадаться, что иду не туда, когда тропа стала забирать в гору. Должно быть, я перепутала выходы из заброшенного города – постройки в нем похожи. Но поворачивать назад было поздно. Солнце склонилось уже слишком низко.
Я шла по деревне, которая еще недавно казалась мне такой уютной, полной добра и любви, и не узнавала ее. С неба продолжал идти снег, а мне чудилось – пепел. Над подвесным мостом натянули черный флаг. Он зловеще развевался на ветру, демонстрируя кроваво-красные очертания оскаленной волчьей пасти. Пасти, поглотившей всю радость и свет.
Шла по пустынным улицам, слышала стоны и завывания ветра, а мне чудилось – стенания раненых и рыдания скорбящих. Здесь царствовали горе, отчаяние и страх. Боль была повсюду. Сквозила из сорванных с петель дверей и разбитых окон, осколками усыпавших землю. Из разорванных штор и изуродованной коры могучих деревьев. Казалось, они истекали кровью. А быть может, так оно и было. Я не туат. Не принадлежу к их народу, но даже мне было невыносимо наблюдать за тем, как искалечили природу. Дома, которые гнездились в скалах и на деревьях, уничтожили. Часть скалы была обрушена. Слезы пеленой застилали глаза.
Кем нужно быть, чтобы прийти и уничтожить такую гармонию? Чтобы своей мерзкой жадной рукой раздавить чей-то дом – целую жизнь, где хранились воспоминания, любовь и тепло, где мать укладывала детей спать, а отец целовал их перед сном, где жена обнимала мужа, где девушка, зардевшись, читала первое любовное послание? Не знаю, это мой дар или все же проклятие, но я видела истории тех, кто лишился крова. Их судьбы проносились перед глазами. Я упала на колени, не выдержав обрушившейся на меня боли.
Все эти лица, мелькавшие в моей голове, не были просто картинками. Это люди. Туаты. И теперь их жизни стерты, искалечены, выкорчеваны из родной земли и выброшены на ветер. Ярость растекалась по венам, вытесняя все прочие чувства и вынуждая подняться.
Солнце клонилось к закату, небо окрасилось алым, а мне чудилось – мир затопило кровью. Я больше не могла идти. Бежала. Снег летел в лицо, остужая разгоряченную кожу. Я видела кровь на земле, видела чьи-то ноги, торчавшие из-под обломков, видела обугленные тела животных. Никогда прежде не испытывала такой жгучей, неистовой ненависти. Хотелось убить, уничтожить мерзких адских посланников.
Смахнула злые слезы. Теперь я знала, за что умру. Против чего сражаюсь. Я наклонилась и зачем-то подняла валявшийся на земле осколок стекла, а потом сжала его в ладони. Тьма распалялась в душе все сильнее.
Зазвучавшие вдали барабаны отбивали тревожный ритм, напоминая о том, что солнце почти село. «Успеть. Только бы успеть» – вновь зазвучало в голове. И я побежала, побежала изо всех сил, позабыв о плане, о том, что хотела незаметно проникнуть на арену, воспользовавшись амулетом Вив, и освободить ее или Райденна. Хотя бы одного из моих друзей, а дальше… Дальше мы бы обязательно что-нибудь придумали! Я в это верила.
Вот только сейчас все забылось. Осталась лишь ненависть и желание вспороть глотки моих врагов. Пусть даже голыми руками или вот этим никчемным куском стекла. Ненависть не оставляла места для разума.
«Кася, – услышала я голос своей шеду, зазвучавший в моей голове. – Стой же. Стой», – увещевала она.
Но я не слушала. Пыталась игнорировать, ведь голос шеду мешал ненавидеть. Мешал вершить предстоящую месть. Твикси не видела того, что открыл мне мой дар. Не знала погибших туатов. А я… будто прожила десятки жизней. Прожила лишь для того, чтобы десятки раз умереть вместе с ними. Слишком больно. Слишком.
И тогда шеду обратилась ко мне иначе. Мы больше не произносила слов, говорили лишь наши души.
«Убийцы должны быть наказаны. Должны быть наказаны. Иначе во что тогда верить в этом мире?» – вопрошала каждая клеточка моего тела.
«Месть ничего не исправит. Никого не вернет. Она лишь сделает убийцей тебя».
Мне нечего было на это ответить. Но чувствам плевать на логику. Я говорила это много раз и верила в это сейчас. Мне нечего было противопоставить своим врагам. Но выбора не осталось. Такую боль не вынести. Ее можно только выплеснуть.
Иногда боли становится так много, что она заполняет собой всю душу, вытесняя свет и оставляя место лишь для горечи, отчаяния и ненависти. Иногда ее слишком много для одной души… А разделив на двоих, можно хотя бы попытаться ее пережить. И Твикси почувствовала это. Окутала меня волной любви, принимая и забирая часть моих страданий.
Солнце садилось, а я рыдала, обнимая кошку, ставшую на миг материальной. Живой. Теплой. Настоящей. Ее душа рвалась вместе с моей, и от этого становилось легче. Кто-то меня понимал. Скорбел вместе со мной. И разделял мою боль.