Книга огня

— Чую подвох, — признался он. — С чего брат решил, что «тайна печатей» скрыта в книгах? Тут есть что-то еще.

— Конечно, — проворчала Аличе. — Если бы все было так просто, Вальтер уже сам бы вовсю пользовался печатями.

— Вот он и послал меня — «ищи то, не знаю что». И ведь не отпустит отсюда, пока не найду!

Грег с досадой отбросил свиток.

— Или пока не перерою все книги и не переберу все печати…

Он тоскливо оглядел кучу книг и рукописей. Второй вариант казался ему более вероятным.

— А Нагель тем временем будет развлекаться на юге, совершенствуя боевые искусства…

Аличе мечтательно посмотрела на него и мысленно пожелала, чтобы секрет печатей не находился как можно дольше.

…Грег оказался прав. Дни шли за днями, но секрет печатей был так же далек от него, как и в первый день. Грег копался в книгах, пока глаза не начинали слезиться от сумрака и пыли.

— Ничего тут нет! — взрывался он время от времени, отшвыривая манускрипт. — Ух, как бы я хотел тут все поджечь!

Однажды он распахнул крышку котла:

— Ульрих! Где записи? Почему не работают твои печати? Зачем жертвенник?!

Слепой уродец беззвучно разевал рот. Казалось, он может просидеть в этом котле еще сто лет. Только черная кровь все так же сочилась и капала на каменный поддон.

Грег и сам не замечал, как сотни и тысячи алхимических символов понемногу заполняют его память. Их сочетания, значения, законы и правила их создания… Он учился выражать намерение одним точным знаком, воспроизводить по памяти печать из десятков переплетенных символов, действующих пошагово… В библиотеке Ульриха было все, от сложной и изящной символики алхимии до знаков загорских дикарей, примитивных, на первый взгляд, но полных почти космического содержания, если копнуть глубже…

А печати по-прежнему не работали, оставаясь просто красивыми картинками. И ничто не подсказывало, для чего Ульрих придумал Зеленому клану жертвенник в виде Змея Бездны, свернувшегося в спираль.

Аличе же просто жила и радовалась. Она смотрела, как Грег сердится, или думает, или смеется, и ей было хорошо и совершенно не хотелось домой.

Интерлюдия

Темным звездным вечером Вилли сидел на полянке посреди горного леса, где-то между Черным Верхом и Глаттхорном, и разговаривал с костром.

За долгие дни блуждания по горам парень из Омельников изрядно одичал — исхудал, оборвался… Спал на мху, жевал ягоды и грибы — с топором на косуль не поохотишься! Но всякий раз, как хотел повернуть домой, непреодолимая сила разворачивала его в сторону гор: «Ищи ту, что не горит!» И он, шмыгая носом и ругаясь, брел дальше, сам не зная куда…

Звезды медленнее часовой стрелки двигались по небу, а Вилли все таращился в огонь, как зачарованный. Живот сводило голодной судорогой, горло саднило, но сильнее всего пекло на лбу. Вилли знал, что у него там — магический огненный глаз. Небось светится в ночной темноте — демоны примут за своего! Этим-то глазом он смотрел в костер.

А костер смотрел на него. И говорил, говорил…

Вилли угодливо поддакивал. Это он умел — правильно общаться с теми, кто главнее и сильнее. А костер, — точнее, тот, кто смотрел и говорил из пламени, — был гора-аздо сильнее Вилли… Подумать — как мог говорить костер? Откуда это низкое, монотонное, раскатистое бормотание в треске пламени? Словно подслушиваешь чей-то сон…

Да какая разница! Дело Вилли — слушать. Вот парень и сидел, ссутулив плечи, стиснув потные ладони, и часто кивал — особенно в тех местах, которые не понимал.

Но то, что понимал, ему действительно нравилось. Герой этой истории был правильный — ему хотелось сочувствовать.

Костер говорил…

«…с самого детства его тянуло на Монт-Эгад — на самую вершину, к кратеру… Единственное место, где он успокаивался. Бывало, ляжет на краю кратера и смотрит вниз, в черную пропасть, которая рдеет алым в глубинах земли… И душа перестает болеть, обиды отступают… Ненадолго.

Он всегда чувствовал себя отверженным. Всегда был он, один — и были ОНИ, весь остальной мир, враждебный, ненавидящий… В детстве он жестоко страдал от этого… Все пытался понять — почему его никто не любит? Чем он провинился? С ним ли что-то не так — или с НИМИ? Уже потом решил, что это не имеет никакого значения. О, как он завидовал другим — тем, кого любили!