Книга осенних демонов

Когда Януш поднялся наверх, Вероника повернула за угол, в коридор на выход из станции. Он прошел мимо пустого киоска, свернул в том же месте буквально спустя две секунды после нее и остолбенел. Коридор до самого ведущего наверх эскалатора был пустой. Он сверкал гладкими пастельными поверхностями без ниш, в которых можно спрятаться, без дверей, через которые можно выйти, и иных укрытий. До выхода было метров пятьдесят, не считая ступенек, которые можно преодолеть за какие-нибудь четыре секунды, чтобы внезапно совершенно исчезнуть.

Это было абсолютно невозможно. Следовательно, у него были галлюцинации. Он свихнулся.

И пошел домой.

* * *

Они ругались из-за денег. Деньги словно для этого и созданы. Во-первых, они повсеместно. Их можно обнаружить в каждом деле и в каждой проблеме. Планы на каникулы? Новый свитер? Поход в кино? Будущее, скука, обед — все равно что. Каждое дело можно свести к деньгам, собственно, к их отсутствию. Для этого не нужен никакой особый талант. Кроме того, их придумали в качестве универсального мерила ценностей, и они прекрасно ведут себя в этой роли.

Вацек любит свою жену на две с половиной тысячи больше, чем ты. Обеспечение Кристины на тысячу восемьсот злотых больше моего. Материнство Анны более удачное и на четыре тысячи счастливее моего. Работа Войтека, продающего салфетки в рестораны всего воеводства, ценнее работы доктора наук в области генетики в четыре раза. Тем самым Войтек как человек в четыре раза лучше вышеназванного генетика. Человек, который зарабатывает меньше двух тысяч злотых, любить не может.

Можно даже коснуться психологического аспекта. Самое время измениться, вырасти и заняться взрослыми делами. Продажа салфеток — взрослое дело, а работа генетика — нет. Доказательство? Деньги: взрослые дела приносят суммы выше трех тысяч, а безответственные — нет. И так по кругу.

Каждая очередная ссора ужаснее предыдущей. Януш не умел ссориться. Просто не умел, как люди не умеют играть на флейте. Он увязал в идиотских доводах, пытаясь напомнить ей прежние заявления, когда она говорила что-то другое, словно в любой момент нельзя поменять мнение на сто восемьдесят градусов. Он проводил логический разбор предложений, которые она выкрикивала, и пытался указать на ее ошибки или на то, в чем она неправильно его поняла. Он доказывал, что ничего такого не говорил или что имел в виду совсем другое.

Это было ужасно. Напоминало схватку между худым четырнадцатилетним подростком и подготовленным к ведению боя коммандос. Без усилий в середине фразы она меняла тему, перевирая все. Когда он прижимал ее к стене, лгала не моргнув глазом. Когда ей хотелось, впадала в бешенство. Когда хотела, ему становилось стыдно и ее жалко. Вытаскивала какие-то мелочи из прошлого, раздувая их до международного масштаба. И все время знала, куда надо бить, чтобы действительно было больно.

Он окончательно терял хладнокровие и орал на нее, как сумасшедший павлин. В каком-то бешенстве, вызванном наивным чувством несправедливости, разломал кулаком кухонный шкафчик. Потому что ему казалось, что есть вещи, которые нельзя говорить близкому человеку.

А потом ходил целыми днями больной, уставший, с надорванной душой. Ужаснее всего было то, что затяжная война оставляла за собой пепелища, которые невозможно восстановить, и раны, которые не хотели заживать. Все рушилось, валилось, рассыпалось и летело в тартарары. Он чувствовал, что они идут по дорогам, с которых нет пути назад.

Приглашение на студенческую вечеринку он принял как раз в таком состоянии, не очень понимая, что делает. Ему нужно было развеяться, а отношения между студентами и преподавателями кафедры традиционно были довольно свободными. Обращаться к молодому преподавателю по имени не было чем-то необычным, вечера с пивом во время выездной практики проходили громко и весело при полном взаимопонимании, случались даже короткие романы, и это тоже обычно не вызывало скандалов.

Но в таком душевном настрое ему нужно было позаботиться о безопасной компании. Последнее, чего ему хотелось, выставить себя идиотом перед студенческой бандой. Януш знал об этом, но не очень мог сопротивляться их молодости, беззаботному гулянью в общежитии и собственным воспоминаниям.

И пошел. Но все было не так, как в его время. Не было песен, гитары, самогона, военного положения. Не было безрассудства и выпивки из горлышка. Были чипсы, пластиковые стаканчики, рэп из магнитофона, перезвон сотовых телефонов. Были дикие девушки, без стеснения называемые «телками», и парни в костюмах, планирующие свое будущее в фирмах и «инвестирующие в образование».