Книга осенних демонов

Он думал, что придет в отчаяние, но на сей раз он был уставший и опустошенный. Было такое впечатление, будто у него в середине все сгорело и осталась одна только черная оболочка.

Все — произошло. Нечего бояться. Больше уже ничего не случится.

Но все-таки где-то под усталостью и злостью был страх. За нее. С того момента, как он заметил отсутствие Гавроша. В первый момент он даже не понял, что его нет. Он всем сердцем ненавидел эту игрушку. Обычно она стояла на комоде, уродуя спальню в радиусе как минимум полутора метров. Она привезла игрушку из Парижа, еще когда была студенткой и встречалась с каким-то Яцеком. Януш с ним даже мимолетно познакомился — высокий, как палка, худой блондин с идиотской, зачесанной на лицо челкой. Сто лет назад.

Биржа тогда носила название Дом партии, потому что существовала только одна партия. Улицы были серые, а коммунизм казался вечным, как пирамиды.

Чертова игрушка была здесь фоном всегда, сколько он себя помнил. Она стояла на полке, когда он впервые пришел к Сильвии, потом путешествовала с ними, пока не оказалась в этой квартире в мансарде, где внезапно закончилось их совместное путешествие. А сейчас куклы не было. Сильвия скорее бы выбросила собственную печень, чем этого стервеца, который был покрыт золотым лаком и стоял, опершись об уличный фонарь.

Янушу стало больно: получается, за все время, прожитое ими вместе, в ее жизни не появилось ни одной вещи, которую ей хотелось бы сохранить. Самым ценным для нее был этот кретинский парижский шалопай с большими голубыми глазищами на фарфоровом лице, в дурацкой раздувшейся клетчатой кепке и разорванных и зашитых ситцевых брюках. Весна в Париже. «Посмотри, мы такие бедные, как этот Гаврош, но такие красивые и романтичные… мы… Париж… Монмартр…» Мерзость!

Он не хотел, чтобы с ней что-то случилось. Но это была его цыганская жена, его девушка. В воздухе все еще висел запах ее духов «Живанши». Тяжелый и очень грустный. Запах конца. Черт, черт бы это все побрал!

Он позвонил ей на сотовый, но телефон, конечно же, был выключен.

В полицию?

Господа, я знаю, как это прозвучит, моя жена мне, конечно же, оставила письмо и взяла игрушку из Парижа, но на самом деле она загипнотизирована невидимым серийным убийцей, который весь блестит, как зеркало; он какой-то злой гений, который ходит на вечеринки и…

И приветствуем вас в отделении для психов. Пожалуйста, не дергайтесь.

Он надел пальто и поехал в город. Чтобы глупо и отчаянно искать неизвестно где. Он заходил в места, где они обычно развлекались, что было даже нелогично. В конце концов оказался в каком-то пабе и исключительно в терапевтических целях выпил две порции холодного коктейля «Кровавая Мэри». А потом на самом деле уже и не знал, что делать, издерганный беспокойством, гневом и яростью. Он поехал к Веронике.

Он не был у нее прежде, но адрес знал наизусть. Проверил на плане местонахождение улочки в пригороде, зажатой между другими, такими же кривыми и короткими.

Когда вышел из такси, то сразу понял: что-то здесь не так. Улица оказалась каким-то городским пустырем, среди разбросанных в отдалении друг от друга домов тянулись заброшенные поля и пастбища.

По рассказам Вероники, жила она одна, но не в полуразвалившейся же лачуге с кусками крыши, покрытой рубероидом, окруженной голыми кустами и развалившимся дырявым забором из ржавой металлической сетки. Но адрес указывал этот дом.

По ее рассказам, у нее был телефон, факс и даже Интернет. Но он видел лишь одинокую развалину из грубого кирпича, столб линии электропередачи и тянущееся в темень картофельное поле.

Табличка с номером каким-то чудом уцелела, и сомнений не оставалось. Адрес правильный. Он был на месте.

Ворота висели благодаря веревке, которой связали их части когда-то еще во времена Гомулки. Рядом находилась калитка, ей повезло меньше. Она была открыта и так заросла бурьяном, что только благодаря засохшим стеблям не упала в грязь.

Где-то в подвальном окошке дома едва горел желтоватый свет, и он вошел внутрь, абсолютно не имея понятия зачем.

Его знакомая была эксцентричной особой, но не до такой же степени, чтобы жить в сыром подвале.

Трухлявые, покосившиеся, покрытые облупившейся масляной краской двери не имели ручки, было как-то глупо стучаться или искать звонок. Какой тут звонок, если вместо ручки зияет дыра?

Он толкнул дверь и переступил через провалившийся порог, сложенный из нескольких старых кирпичин, а потом остановился в темноте, слушая удары собственного сердца и чувствуя, что ведет себя, как героиня в фильмах ужасов. Но ведь это было жилище Вероники. Нужно было уйти отсюда, возможно, прежде позвонить ей. Он мог застать тут каких-нибудь бандитов и получить ножом по горлу.

Свет слабо светил из открывающегося с правой стороны входа в подвал и отсвечивал на ступеньках.

Воняло здесь как-то странно, резко, чем-то химическим, словно ацетоном.

Его пустая квартира вдруг, несмотря на письмо, показалась ему прекрасной. Кроме отсутствия Гавроша на комоде.

Он решил позвонить Веронике, все выяснить или вернуться домой. Проблема в том, что он хорошо помнил адрес.