— Мой любимый, — сказала Сильвия. Но не ему. Сквозь пелену слез он видел, как блестящая змея превращается в ртутный веер, заслоняющий сверкающее пламя свечей.
Лезвие опустилось между ними со страшным свистом подобно стальному занавесу, разрезая все щупальца, пульсирующие как ручейки ртути.
Раздался страшный высокий крик. Кричали обе, одним голосом, напоминающим хор гарпий.
Януш не кричал.
Сильвия встала, резко стукнувшись стопами об пол, закачалась, но удержала равновесие. Щупальца, подобно серебряным пиявкам, одно за другим отваливались от нее с чавканьем, оставляя красные следы, как после укусов комаров, и в конвульсиях извивались у нее под ногами.
Разорванное тело существ вдруг сомкнулось с резким чавканьем, соединилось, словно было всего лишь живым пульсирующим клубком серебряного желе, страшный крик по-прежнему буравил уши, вибрировал в воздухе, высокий, на границе восприятия, как голос летучей мыши. А потом тело одним молниеносным движением выскочило прямо в окно под потолком, растекаясь в блеске свечей в зеркальную полосу.
Это было как взрыв.
А потом наступила тишина.
Сильвия внезапно стала кашлять, из носа у нее струйками пошла кровь и стала стекать на грудь, потом на пол и на разбросанные по полу фотографии, часы, музыкальные открытки и плюшевые игрушки.
Окно было вырвано, два железных прута вообще пропали, а третий выгнут наружу, словно был из пластилина.
— Не выходи! — воскликнул Януш и побежал наверх, утопая в ворохе вещей на полу, спотыкаясь об них, а потом перепрыгивая через две ступеньки бетонной лестницы.
Он выскочил во влажную ноябрьскую ночь, черную, как дно ада, держа двумя руками меч, который поднял рукояткой на высоту правого уха, словно Януш появился из фильма Куросавы.
Никого не было. Пустое, заросшее сорняками поле уходило в темноту, качающийся на ветру уличный фонарь испускал ржавый рассеянный свет. Было тихо, где-то вдали лаяли собаки. Какая-то тень промелькнула в круге фонаря, а потом он увидел нечеткую, как пятно темноты, фигуру, напоминающую человека в пальто. Януш еще успел в какой-то момент заметить узкое прекрасное лицо Вероники, а потом фигура изменила форму и превратилась в лопочущее движение, похожее на гигантскую, черную как сажа ночную бабочку, которая сквозь рыжий ореол фонарного света улетела прямо в небо.
Еще раз раздался тоскливый пронзительный писк, звучащий как крик ястреба, и стало тихо. Януш стоял с дрожащим в поднятых руках мечом и прислушивался.
Больше ничего не произошло.
Он вернулся назад в подвал. Сильвия застегивала строгого кроя юбку, заправляла в нее блузку, стоя на бетонном полу в одной туфле и в порванных колготках.
— Дорогая, — произнес Януш сдавленным голосом и обнял ее. Плечи Сильвии дрожали. — Все уже хорошо, — прошептал он. — Все кончилось. Я понимаю тебя. Я все понимаю.
Действительно.
Он действительно все понимал.
И тут он почувствовал, как напряжены ее мышцы.
Вдруг она выгнулась как кошка и оттолкнула его с каким-то нечленораздельным писком.
— Не трогай меня! — бешено завизжала она. — Никогда больше не трогай меня. Ты все у меня отнял! Все! Все уничтожил! Ты ужасный, ничтожный, гадкий.
Слова застревали в ее горле, словно хотели выскочить наружу все сразу.
Ее напряженное лицо, бледное, словно фарфоровое, с размазанной по щекам кровью, сжатыми губами и выпученными, горящими ненавистью глазами, выглядело чужим и страшным, как маска демона гнева в театре Кабуки. Ей не хватало лишь клыков.
— Ты лишил меня всего, — произнесла она с торжеством в голосе. — Всего.
Оттолкнула Януша в сторону и побежала в темноту коридора.
Он сел на землю на корточки и поднял деревянные, покрытые лаком ножны. Лезвие спряталось с тугим металлическим звуком. Януш вышел наружу, в бездонную ноябрьскую черноту.
Ветер раскачивал фонарь и сыпал в лицо мелкую морось.
Некоторое время он стоял в расстегнутом кожаном пальто с мечом в левой руке и не знал, что делать. Он еще никогда не был таким уставшим. Напряжение давило на шею застывающим железом, ноги обмякли и подгибались. Потом он сел на бордюр, поставив меч меж колен.
Стук каблуков Сильвии разносился по пустой улице и пропадал где-то вдали.
Януш вытащил из кармана пачку, сигареты высыпались ему под ноги. Он с трудом нашел одну и сунул себе в рот. Чтобы попасть огоньком в сигарету, пришлось придерживать зажигалку обеими руками. Он вытер слезы и прислонил голову к основанию меча.
Сидел так один в темноте и смотрел в пустоту, в которой видел фиалковые глаза с серой подводкой, обрамленные черными, как сажа, дугами бровей, узкий нос и губы, сложенные для поцелуя.
Он понятия не имел, как дальше сложится его жизнь, но прекрасно знал, что уже никогда не перестанет тосковать.
Черные бабочки