Книга осенних демонов

Справляться с началом таких грустных серых дней Ирена умела известными ей способами. Мелкими делами. Суетой. Сгрести листья, особенно возле слива и под липами. Приготовить картофельную запеканку. Сходить за покупками. Сесть на веранде за разложенным подрамником и сосредоточенно поработать над иллюстрациями к детской книжке, до сдачи которой осталось только две недели. Позвонить Басе и попробовать пригласить кого-нибудь сюда на выходные. Все равно что, лишь бы не сидеть на крыльце и не пялиться на туманный осенний пейзаж и не слушать Люцию Прус. Вместо этого приготовить пастилу. Почитать книгу. Пробовать на вкус то, что происходит сейчас. Такой европейский дзен.

Она накрасилась, убрала волосы в хвост и поехала в магазин. Это целое путешествие. Сначала по проселочным дорогам с посаженными вдоль них вербами, потом по шоссе через лес, мокрый, затянутый туманом и наполненный запахом грибов.

Она размышляла об одиночестве. Могло быть и хуже. Как у многих других, у нее мог быть муж, который с течением времени стал бы обременительным, шатающимся по дому врагом. Хотя, с другой стороны, если бы двадцать лет назад Ромек не упал с Кадельницы на дно Чертова ущелья, кем-то таким он явно не стал бы.

У нее могли быть дети, которые теперь, когда она почувствовала себя старой, уже давно жили бы на другом конце света, занятые своими семьями, детьми или карьерой, и с трудом бы вспоминали, что нужно позвонить ей хотя бы раз в месяц. В результате она тоже была бы одна.

Могла, как другие известные ей художницы, три раза развестись и вести жизнь, похожую на поле сражения.

Немногого до этого не хватило. У нее случались романы, особенно когда она была помоложе, выезжала в Краков, делала какие-нибудь выставки, но ни один не продлился долго. У нее осталось немного сладких и немного горьких воспоминаний и болезненное осознание того, что ни один из этих мужчин не был Романом. Откровенно говоря, она даже не могла бы сказать, в чем это выражалось. Довольно быстро они начинали тяготить, и чем дольше были с ней, тем сильнее оставались отдельно. Не появлялось чувства общности, не было «мы», было только «я» и «ты».

Вот и не сложилось.

За поворотом шоссе она взглянула еще раз на жизнь подружек, и получилось, что все они, а особенно те, у которых было то, чего не доставало ей — мужа и детей, — непрестанно жаловались. На этого мужа и на детей. А как, бывало, разойдутся, так могут жаловаться часами, такое бесконечное стенание.

Привычки жаловаться у Ирены не было.

У нее могло быть множество других сценариев жизни, значительно хуже этого.

За исключение одного — если бы Роман был жив.

Ну, а если бы жил, может, стал бы алкоголиком или завел себе любовницу, или в очередной раз поехал бы в Швейцарию и остался бы там, или… Или что-нибудь другое.

Только все это не избавляло от чувства пустоты и всеобъемлющей бесконечной тишины.

Стало моросить.

У магазина стояли двое местных. Несмотря на более чем двадцатилетнее проживание в Плотичне, она чувствовала себя приезжей. Сидела здесь зимой, весной и осенью, а ее по-прежнему считали отдыхающей. Они поприветствовали ее с пьяным преувеличенным уважением, необходимым, потому что как-нибудь нужно будет произнести: «Пани Иренка, дорогая, я прошу прощения, но на вино не хватает двух злотых…»

Она выбрала для себя тот самый новый магазин, который назывался «У бабы». Баба была дородной симпатичной женщиной, значительно менее напрягающей в общении, чем, например, работающая на двести метров дальше старая Рынкоффтова.

Купила ветчину и узнала, что делает в городе старшая сестра пани Корбеловой, возле прилавка с мукой и сахаром узнала тайны капустной диеты, покупая яйца и творог, узнала, что Гося, та, которая уехала в Гданьск, похоже, разводится и возвращается в Плотичен, хлеб был обогащен сведениями о том, что Чесек напился на свадьбе в Громбне и старая Козелюкова гоняла его по полю с кнутом, газеты же сопровождали совершенно нейтральные замечания о лечении радикулита, который можно схватить, стоя целыми днями в магазине.

Она уже выходила, волоча пластмассовую корзинку, приспособленную под багажник на ее велосипеде (осторожно с поясницей!), когда услышала:

— А к тебе гости, что ли, пожаловали?

— Какие гости?

— Ну, тут спрашивал один. Одет хорошо, из города. С бородой, постарше такой. Машина хорошая.

— Никто не пожаловал.

— Как это? У него был листочек с адресом.

На обратном пути она припомнила всех бородатых знакомых мужского пола, но безрезультатно.

Кто-то из издательства? Но зачем? Мог бы позвонить. Из Кракова? Может, продана какая-нибудь картина? Это ничего не давало. Каждый, кто хотел бы приехать, скорее всего, сначала позвонил бы, а в галерее платят лишь тогда, когда к ним три раза съездишь и застанешь шефа.

Но несмотря ни на что, хорошо было бы услышать человеческий голос. При условии, что это голос какого-нибудь приятного человека. Где-то в сердце начало появляться непонятное беспокойство или даже страх. Такое чувство, словно ее выследили.

Неожиданный визит вообще означает хлопоты.