Книга осенних демонов

Конечно же я боялся. Откровенно говоря, просто умирал от страха: руки потели, меня мутило, в горле першило, что вызывало мучительный сухой кашель, кишки свело в узел. Потому я принял успокоительное. Оно блокировало меня, погасило панику, но не притупило. Думать я мог. Я принял к сведению, что этот господин, которого я ждал, опасен. Я намеревался вести себя очень осторожно. Крайне осторожно. Мне, конечно же, хотелось ему помочь, но прежде всего мне хотелось узнать, в чем дело. Я знал ответ, пусть даже не осознавал этого.

Но пациент не пришел.

Ждать я не люблю. И вообще все обставляю так, чтобы не погружаться в это ужасное состояние, когда нельзя думать, нельзя ни на чем сосредоточиться, все вокруг никакое и гладкое, не дающее зацепки для воображения, как комната, в которой проводят эксперименты с сенсорной депривацией.

Кабинет в клинике именно такой. Белые стены, белое окно, серая, как пепел, плитка. Слепая, страшная, арктическая белизна. Фон.

И часы, тикающие мелкими электронными шажками.

На пятнадцать академических минут опоздать может каждый, даже без особой причины. Конечно, я помнил, конечно, у меня записано и так далее. Но хватит мелкого слаженного заговора темных сил, и дела не идут, как надо, и каждое встреченное на пути обстоятельство превращается в препятствие, а простое дело типа «визит в шесть» становится бегом с препятствиями. Если опоздание больше, чем полчаса, что-то на самом деле случилось.

Какая-то авария, какая-то спица в колесе действительности, которая ненадолго выбила пациента из колеи жизни. По истечении получаса ждать уже нечего, особенно если эти полчаса сто´ят, как два билета в кино.

Я ждал уже сорок пять минут.

Я смотрел на свои руки. Обычный человеческий инструмент, который вдруг приобрел странные способности. Что же я, собственно, мог? Лечить? Собрать радиоприемник или карабин? Просто руки. Обыкновенные. Почему они могли творить чудеса?

Я смотрел на поверхность стола. Никакая, ДСП, покрытая лаком. Фон. Пустой. Как стены, окно и потолок. Ничего.

Ожидание. И быстрый-быстрый электронный шепот часов.

Но он все же не пришел.

Нельзя обижаться на пациента. Это не деловая встреча. Подождать пятнадцать минут, закутаться в пальто и отправиться домой. «Ну, извините, как же так можно?! Это несерьезно!» Нет. Так вести себя непрофессионально. Может приключиться все, что угодно, но ты постоянный и неизменный, как риф. Ты — психотерапевт. Нужно ждать.

У меня была кружка, украшенная картой Африки девятнадцатого века, а в ней несколько глотков остывшего чая. В кармане пиджака лежали помятая пачка сигарет и зажигалка. Во мне была доза ксанакса, сжигающая химическим огнем любое беспокойство, страх или сомнение. Все, что могло поколебать прохудившийся корабль моей души.

Я ждал.

Но несмотря на это, был не готов к тому, что дверь когда-либо откроется. Но дверь открылась.

Только тот, кто в нее вошел, определенно не был продавцом животных.

Я не был в армии. В то время, когда я заканчивал учебу, студентов в армию не брали. Не было денег, или не было времени, или, может, повода. Однако ж я мог распознать автомат Калашникова.

Особенно тогда, когда его ствол направлен тебе в голову.

На вошедшем в кабинет мужчине были тренировочные брюки «найк» с лампасами, русская толстовка с камуфляжным угловатым рисунком, представляющим зеленовато-голубые квадратики на светло-зеленом, цвета горошка фоне. И эта черная, истрепанная, тридцатикратная смерть в руке.

Я открыл рот и ничего не сказал.

Сюда заходили разные люди. Обычно просто несчастные, иногда нечестные. А иногда, хоть и редко, действительно страшные. Но никогда такие, как этот. И дело даже не в том, что у него был автомат, из которого он мог в долю секунды изрешетить меня.

Просто ни у кого еще не было рта, небрежно зашитого черной сапожной нитью. Не было серых речных булыжников в глазницах, там, где должны находиться глаза.

Вошедший за ним мог спокойно сойти за бухгалтера. Или за учителя математики.

Он был невысокий, лысый, одетый в потертый черный костюм, с бифокальными линзами в толстых очках. И с папкой в руке.

Незнакомец улыбнулся жуткой улыбкой довольного таможенника, который вчера узнал о запрете провоза чемоданов. Его левое верхнее веко горело блеском полированного золота.

— Vexilla regis prodeunt inferni…[1] — произнес он и уселся в кресло для пациентов. — Сваливай, — обратился к верзиле с зашитым ртом. — Я поговорю с господином психотерапевтом. — Тип с зашитым ртом поднял ствол, склонился в глубоком поклоне и вышел, бесшумно закрыв дверь. — Он не придет, — великодушно сообщил мне учитель. — Нечего ждать. Он передумал, решил не заморачиваться этим или что-то вроде того. Во всяком случае не сегодня. Вот я и подумал, что ж вы будете в одиночестве сидеть, зайду-ка, мы поболтаем, покурим…

— Чем могу служить? — спросил я. Иногда такие автоматические ответы не требуют участия воли, но позволяют выиграть время.