Книга отзывов и предисловий

Представляешь себе этот зальчик?
Что поверхность экрана, – чиста?
Кто мы, девочка или мальчик?
И какие у нас места?

<…>

Кто кого на подошвах вынес,
у кого скрипит на зубах
та «неблагоприятная примесь»,
распыленная в облаках,

оседающая на коже

тех, кто против, и тех, кто за…
Посмотри же, Господи Боже,
что-то мне попало в глаза.

Во времена зреющего кризиса, как мы знаем по укатившимся годам «стабильности», глаза застит в том числе сытость. Так и непременная в стихах Гуголева еда – в полном соответствии с фольклорной логикой карнавала – сближается со «смертяшкой» и в кризисные моменты начинает особенно настойчиво рифмоваться с «бедой»; возле морга пахнет супом (и пойди пойми, это жизнь победила смерть неизвестным способом или наоборот), а ковыряние в сливочном масле во время невеселого пикника само собой навевает мысли об океане забвения. Впрочем, Гуголев, помня, что «оборваться может песня / на лету в один момент», позволяет себе и нам, его собеседникам, некоторое время остаться в пространстве этой песни – и строки «Скорей всего, на Воронцовской, в блинной, / все и закончится», хотя и выглядят угрожающе, повествуют все же о «предпоследнем пути», прогулке по кабакам, которую необязательно обставлять как дорогу на кладбище. Есть в этой книге и утешение.

Герман Лукомников. Хорошо, что я такой / Ил. Коли Филиппова. М.: Самокат, 2019

Горький

Лет десять назад в интернете проскакивало объявление о том, что Герман Лукомников собирается выпустить четырехтомник своих текстов – и в случае Лукомникова это не казалось гигантоманией. Лучший из российских игровых поэтов долгое время настаивал на тотальности своего проекта: недаром в один из маленьких сборников 2000‐х включен раздел «Плохие стихи», а где-то половину сетевого собрания сочинений Лукомникова и Бонифация (псевдоним / alter ego) составляет «Забракованное». Работу с поэзией формальных ограничений (сюда относятся анаграммы, палиндромы и другие схожие жанры) можно уподобить работе скульптора, извлекающего из глыбы мрамора форму, которая уже в ней заложена, или старателя, кропотливо дробящего и просеивающего, как говаривал Маяковский, «тысячи тонн словесной руды» ради единственного самородка. Все палиндромы, все каламбуры уже есть в языке, их нужно только найти – в среде палиндромистов, насколько я понимаю, это общее место. Поэтому потенциально самородный материал невозможно окончательно забраковать.

Зато можно составить коллекцию (выражаясь старинным слогом) перлов – и представить ее в такой форме, что она понравится и знатокам, и неофитам, и взрослым, и детям. Тексты Лукомникова располагают к расплывчатой адресации: скажем, замечательную совместную с Асей Флитман книгу «Мы буковки» вполне можно было бы издавать как детскую, если бы не двустишие «Извините, но / Это же говно!». В новой книге «Хорошо, что я такой» об этой амбивалентности говорит подзаголовок «Почти детские стихи». Ничего «недетского» тут нет, книга честно несет свою маркировку 0+ и, как показывает полевой опыт, пользуется успехом у детей (как и живые выступления Лукомникова; школьники в восторге хохочут, ревнители благочестия потом пишут «жалобы в спортлото»). Но и взрослые тут найдут чему порадоваться.

Первый же текст книги сообщает:

Во избежанье недоразумений
Предупреждаю, что я гений, —

не поспоришь; штука в том, что уже это двустишие хорошо иллюстрирует лукомниковский метод: его первая строка – конечно, где-то услышанная или прочитанная казенная фраза, к которой удачно пристегивается продолжение. Андрей Черкасов, о котором у нас речь впереди, в своем фейсбуке называет такое «дети, продолжите стихотворение». «Едва заговорив, мы улавливаем рифмы», – продолжает Лукомников. «Мы» тут – щедрое обобщение, но книге Лукомникова вообще свойственна щедрость: вот, погоди, вот еще. Есть подозрение, что тот самый четырехтомник, будь он выпущен, вызывал бы перегрев мозга.

С жабой
Ежа бой

Бабульки побулькивают

Прости,

Мне пора расти

мусор я не выношу

мусор я не выношу

Скотчем

Вот чем

Экой загогулиной

Кот лежит нагулянный

А во сне-то вас нет, —