Книга перемен

Галина Альбертовна, значит. Галина. С этим придется смириться, свыкнуться. Лучше бы Исида, или небесная Нут, или Баст — богиня кошек, или. Да ладно, он ведь тоже не Осирис, и не Ра, и не Анубис. Когда-то в подростковом возрасте он ненадолго увлекся Египтом, побывав в Эрмитаже на выставке артефактов из гробницы Тутанхамона, и наперечет знал весь древнеегипетский пантеон и даже некоторые иероглифы. Он даже выцарапывал послания богам на древнеегипетском языке на стенке многострадальной котельной (чего там только не было, на этой стенке, большей частью неприличного).

Олег заморгал ей вслед: три коротких взмаха ресниц, три длинных, три коротких. Она обернулась, скосив длинный агатовый глаз. Розовый цветок орхидеи дрогнул и, затрепетав, раскрылся в прощальном приветствии. Черное каре всколыхнулось в повороте, и она — Исида, Баст, Нут — удалилась, исчезнув в запутанных, как в пирамиде, коридорах спортивного центра.

* * *

Событие, которое Игорь Борисович назвал фестивалем африканской музыки, на самом деле было гораздо более масштабным. Это был пятидневный фестиваль культуры Черной Африки, на который съехалось огромное количество музыкантов, танцоров, ремесленников и вроде бы даже колдунов из ближних и дальних уголков Африканского континента. Они собирались заранее, дня за три до начала большого парада на стадионе, и ставили свои палатки и тележки прямо на улицах, и Триполи пел, гудел, визжал, содрогался от ритмичного топота и барабанного боя, звенели бубенчики и бусы, блестели браслеты, пестрели ткани и ряды сложно уложенных — раковинками, розетками, змейками, корзинками — косичек. Михаил Александрович и не подозревал, сколько оттенков может быть у черного и коричневого цветов. Мелькали темно-оливковые, золотисто-каштановые, медно-бурые лица, лица цвета маковых зерен и крепко заваренного кофе, лица цвета черного жемчуга, сургуча и молочного шоколада. Лица раскрашенные и татуированные, в обрамлении меди и золота, слоновой кости и перьев попугая.

На тележках и на ковриках, а то и прямо на земле раскладывались разнообразные предметы для дарения, продажи и обмена: статуэтки из глины и дерева, музыкальные инструменты, украшения, затейливо сплетенные корзинки, посуда и куски ткани с набивными узорами. Глаза разбегались. Хотелось все потрогать, погладить, повертеть и приобрести.

Михаил Александрович, рискуя получить в лучшем случае предупреждение за нарушение правил поведения за границей, махнул на все рукой и гулял один, не присоединяясь ни к одной из сложившихся компашек. Он ни с кем не приятельствовал, отношение к нему со стороны обитателей миссии было почему-то прохладным, что его несколько удивляло, но не расстраивало. Михаил Александрович, побродив по гудящим, как улей, улочкам, быстро понял, что продается далеко не все, а только то, к чему продавец не испытывает особо теплых чувств. Все, что нравилось, все, с чем существовал таинственный контакт, все, что обладало собственной доброй и иногда и недоброй, зловещей, аурой, все, во что при изготовлении была вложена часть души, все это обменивалось, пусть даже на ерунду вроде носового платка или авторучки, или чаще дарилось.

Владелец мог и отказаться передать в чужие руки свое изделие, если по каким-то признакам определял, что оно не должно оказаться в руках того, кто на него претендует. Так, Михаилу Александровичу отказали в приобретении медного браслета — изукрашенной мелкими осколками разноцветных камешков змеи, кусающей себя за хвост. Змея больше была похожа на венок и очень понравилась Михаилу Александровичу. Негритянка преклонных лет, кутаясь в покрывало с узором из рыб, отрицательно помотала головой и отложила змейку подальше, а Михаилу Александровичу протянула отполированную деревянную статуэтку, изображающую поджарого и мускулистого, как пантера, зайца с широкими и длинными ушами, лежащими на спине, и подчеркнуто раздвоенной верхней губой.

— Но почему? — удивленно спросил Михаил Александрович. — Pour-qoi? — повторил он по-французски. Заяц ему нравился, но он был удивлен странностями торговли.

К негритянке тут же подскочил совсем молоденький юноша, почти мальчик, с наведенной желтой маской вокруг глаз и с белым плюмажем из перьев цапли, который только что самозабвенно пританцовывал рядом с задумчивым барабанщиком, тихонько перебиравшим пальцами по краю барабана. Негритянка прощебетала длинную фразу, а юноша, служивший, видимо, переводчиком, объяснил на ломаном французском, взяв змейку пальцами и показывая ее Михаилу Александровичу:

— Бог радуги — вечность. Ходить по кругу, все одно и то же.

Он несколько раз обвел змейку пальцем и продолжил:

— Начало — нет, конец — нет. Йеманджа сказать: тебе не надо. Тебе не надо всегда быть, тебе не надо жить, когда все родственники уйти в землю. Ты не колдун и не считаешь звезды, тебе не надо такой амулет. Возьми зайца. Не надо динары. Не платить. Просто так возьми. Твой заяц.