Книга первая. Сон про не сон (СИ)

А моя мама быстренько поменяла древнекняжескую гордую фамилию Понятовская на приземленную Шебутько, чтобы быть ближе к народу. Вообще, она у нас сплошное выпадение из классического образа ребенка из интеллигентной семьи: замуж выскочила в восемнадцать лет за однокурсника, первого красавца на факультете родом из райцентра (опять-таки тяга к истокам!); в девятнадцать родила меня и завязала со скучной математикой, подавшись в сказочный мир тележурналистики (в одной из командировок она и познакомилась со своим вторым мужем); теперь живет на ферме под Йоханнесбургом и разводит кур.

И кем я могла стать с таким корнями? Конечно, только математиком. Но моя принципиальная бабушка не стала пристраивать меня в свой вуз, а отправила на общих основаниях поступать в наш университет. А мне побоку. Я математику люблю, и она отвечает мне взаимностью. Так что и поступила, и училась я хорошо, и аспирантуру тоже легко закончила.

Вот только с защитой кандидатской диссертации полный облом вышел: в девяносто шестом году это стало стоить преизрядных денег, независимо от ценности и новизны защищаемой темы. Не помогли даже бабушкины связи, к которым она, скрепя сердце, прибегла. Деньги считать к тому времени научились и далекие от мира сего ученые мужи. Или просто настоящих уже не осталось?

Члены ВАКа бурно радовались бабушкиному визиту - все-таки многих из них она знала ещё зелеными абитуриентами, а узнав его причину - отводили в сторону взгляд, разводили беспомощно руками и ссылались на вышестоящих вымогателей.

Мы с бабушкой подумали-подумали и принципиально решили не платить, оптимистично решив, что этот беспредел когда-нибудь закончится. Наивность - наше имя. Ученую степень я никогда уже не получу, ну и фиг с ней! Хотя после смерти бабушки я нашла у неё в шкатулке пухлый конверт с надписью ‘Аньке на защиту’. И там - почти сто тысяч рублей. Значит, бабуля втихомолку собирала мне деньги. Мечтательница!..

Да, перешагнув рубеж нового тысячелетия бабушка умерла, и я осталась совсем одна. К тому времени я уже преподавала математику в частном лицее, где обучались отпрыски наших местных толстосумов. Детки ничего не хотели учить, но права качали вполне квалифицированно, поэтому оценки я им ставила преимущественно с потолка.

Мне платили хорошую зарплату, лицей был престижным и совсем рядом с домом, что было немаловажно - бабушка последние годы болела и почти не вставала. И я между уроками бегала домой: ухаживать за ней, давать лекарства, кормить и делать уколы. От сиделки бабуля наотрез отказалась, хотя мне предлагали неплохих специалистов.

Так что я наплевала на свои педагогические позывы и, стиснув зубы, мило улыбалась ученикам и их родителям.

А со смертью единственно близкого мне человека пришло понимание - если не изменю свою жизнь сейчас, то так и буду до самой пенсии прогибаться под этот мир. Пора было начинать прогибать мир под себя.

Тут мне очень сильно помогла Лорка. Она как раз в то время затеяла переезд в Германию и продавала свою трехкомнатную квартиру в спальном районе и дачу, недалеко от города. Узнав о моих планах, она тут же подключилась к ним со всей энергией.

Мы с ней обменялись жилплощадью. После чего она покопалась в архивах, нарыла документы на Лобачевского, на моего прапрадеда и на прадеда, протолкнула наш бывший дом в статус ‘исторического здания’ и продала его за немыслимую сумму в двести тысяч евро какому-то богатею, который скупал такие архитектурно-исторические раритеты в российских городах.

Из этой суммы Лорка себе забрала только сорок пять тысяч за свою квартиру и дачу, а остальные мы потратили на евроремонт в моей новой квартире, новую мебель, бытовую технику, перестройку дачного домика, а остатки отложили на ‘черный день’.

Я уволилась из лицея и перешла в районную школу, где до этого работала Лорка. Школа может и не ах, но стоит почти во дворе моего нового дома. Так что до работы мне добираться три минуты в самом медленном темпе.

Устроив меня со всевозможным комфортом, подруга умотала за границу, взяв с меня страшную клятву обязательно её навестить в ближайший отпуск. Так у меня началась новая жизнь…

Ох, как же хорошо! Моя соседка вышла на ‘Чкаловской’. Хоть одну остановку проеду в тишине. Даже наплюю на то, что на освободившееся место тут же плюхнулась особа необъятных размеров. Пришлось выставить локоть, а то она меня просто бы раздавила.

Но через пару минут я резко переменила свое мнение. Ужасно, когда в такую жару к тебе кто-то липнет своим потным и вонючим телом. Нет, лучше уж я постою до своей остановки, а то провоняюсь окончательно.

Перехватив поудобнее тяжелые кульки, я стала пробираться к дверям. Народ недовольно ворчал, но местами менялся. Интересно, я одна, что ли, на следующей выхожу? Ну, понятно, больше таких раззяв не наблюдается. Остальной народ ломится на ‘Горьковскую’.