Книга песен Бенни Ламента

«Если мужчина не способен защитить и обеспечить, он становится злым… или сходит с ума».

Иногда я скучал по Эстер так сильно (даже если она сидела рядом со мной), что мои руки начинали дрожать, живот – болеть, а недостающий палец пульсировать так, словно все еще был у меня на руке, а не потерялся где-то в Детройте, став лакомым кусочком в брюхе собаки или крысиной норе. А в те минуты или часы, когда мы оставались с Эстер наедине, отделенные от остального мира стеной или дверью, я не мог решить, чего хочу больше – целовать ее и ласкать или просто поговорить по душам, пока нас никто не слышит. Никто, включая ее братьев. Самое замечательное то, что Эстер чувствовала то же самое!

Ей нравилось лежать, положив голову мне на грудь и обвив ногами, побуждая меня «играть на ее спине», как во время нашего первого танца, – блуждая пальцами по ее позвонкам, как по клавишам пианино. Именно так мы написали несколько песен, но обычно все заканчивалось иначе – прильнувшими друг к другу губами и сплетенными телами.

Те дни в дороге прошли в агонии боли, волнений и переживаний. И когда мы наконец вернулись в Нью-Йорк – в отцовскую квартиру и на те улицы, где мы с Эстер родились, – нам уже не хотелось его покидать. Артур-авеню и район Белмонт населяли почти одни итальянцы, пока там не поселилась Эстер Майн – Эстер Ламент. Не прошло и нескольких дней, как все окрест уже знали, что Эстер – моя жена.

– Она вышла замуж за сынка Ламента. Музыканта.

– Ее отцом был Бо Джонсон, боксер.

Потом кто-нибудь непременно спрашивал:

– Он вроде бы побил Ламента?

– Да, я тоже это слышал. Отправил его в нокаут, – соглашался собеседник. – Так вы говорите, она – его дочка? Как тесен мир!

– Да уж, мир тесен!

И вправду – мир оказался тесен. Это был самый маленький, самый странный, самый прекрасный мир! Уродливый и красивый. Жестокий и суровый. «Но времена-то меняются…» И перемены уже начали витать в воздухе. Они ощущались в соседних районах и на радио. Мы поехали в Огасту и спели перед сегрегированной толпой, потому что Рэй нас убедил: в своем желании изменить мир мы преуспеем больше, если будем это делать на сцене, чем вне ее. Но после того концерта, попавшего на страницы всех национальных газет, мы отказались делать это снова, хотя все последующее десятилетие периодически выступали на Юге. На Юге невозможно было бы изменить ситуацию – ни для черных, ни для белых, – если бы никто не вышел перед ними и не сказал: «Глядите, люди! Вот как выглядит любовь! И это здорово!»

Я узнал, что нравится Эстер и что вызывает у нее смех, – а я не мог насытиться им. В первый раз, когда мне удалось ее по-настоящему рассмешить в постели, я почти кончил, едва скользя в ее лоне. И мне пришлось зажать ей рот рукой и думать об аккордах, музыкальных последовательностях и минорных тональностях, лишь бы она успела получить удовольствие, прежде чем я все испортил нашим весельем. Я старался быть не слишком мягким и нежным.

Иногда Эстер рычала, огрызалась и в отчаянии щипала меня. Иногда она называла меня Бенни Ламентом с той дерзостью, с которой обращалась ко мне в первые дни нашего знакомства, когда не знала, можно ли мне доверять, и когда я хотел убежать как можно быстрее и дальше от той, которая оказалась моей судьбой. А порой моя жена вставала у открытого окна нашей квартиры в Бронксе, у которого пела соседям «Кармен» моя мать, и исполняла свои песни, по-своему. И вся округа тоже полюбила Эстер.

Я ни разу не пожалел о своем решении жениться на Эстер Майн. Ни в 62-м, когда она захотела петь на концерте в кампусе Университета Миссисипи в поддержку Джеймса Мередита, первого чернокожего студента, зачисленного в этот университет. Беспорядки прокатились тогда по всему студенческому городку, но мы собрали 10 тысяч долларов для Мередита и его кампании. Ни в 63-м, когда новый губернатор Алабамы, Джордж Уоллес, пообещал «сегрегацию сейчас, сегрегацию завтра, сегрегацию навсегда». В тот момент мы с Эстер просто посмотрели друг на друга и помотали дружно головами. «Вместе сейчас, вместе завтра, вместе навсегда», – сказала Эстер, выключив телевизор. А через несколько месяцев в Алабаме прошел Детский крестовый поход, и свыше тысячи школьников были арестованы за участие в трехдневном молодежном марше. Фотографии собак, натравливаемых на протестующих, и пожарных шлангов, из которых противники марша обливали детей водой, привели Эстер в ярость. И она поклялась не приводить «цветного ребенка в такой мир»… А через два дня она разбудила меня и со слезами счастья на глазах призналась, что беременна.