– Можно мир обойти, но такого бойца не найти, – добавил я.
– Если жизнь дорога, не вставай у него на пути! – пропели мы хором.
Улыбка Эстер была настолько широкой, что при выходе из здания на Геральд-сквер ей пришлось отворачиваться от шедших навстречу людей. А едва мы миновали массивные двойные двери, Эстер закружилась так, что потрепанное красное пальтишко сползло с ее маленьких плеч, а шляпка и вовсе слетела с головы. Я остановился, чтобы ее поднять. В два часа субботней ночи улицы были пустынны и тротуары свободны. Но меня вдруг обуял страх – страх, что мы не доживем до рассвета. Хотя, возможно, это был всего лишь выброс адреналина. Неделя выдалась чертовски сложная, и мне просто захотелось увидеть Эстер дома, в безопасности.
– Это было замечательно, Бенни! Я хочу это все повторить! Нам обязательно надо ее записать. Всю песню целиком. Это же хит! – торжествующе выкрикнула Эстер в небо.
Я ошарашенно кивнул. Да, это был хит. Он звучал эхом в моей голове, и мои руки… Мне тоже хотелось сыграть эту песню еще раз. Найти пианино и довести ее до совершенства. Сочинить партию для духовых. Дописать бридж. И попросить Эстер спеть ее с самого начала. А еще мне хотелось повалить свою спутницу наземь, прикрыть ее тело собой и приготовиться к граду пуль.
– Что-то не так, Бенни? – коснулась моей руки Эстер.
– Я не знаю, насколько это было разумно, – прошептал я, скосив взгляд на ее задранное кверху лицо.
– Что именно?
– Петь эту песню…
– Почему? Разве она вам не понравилась? Вы же сами называли лучшими те песни, в которых рассказывается какая-то история. Мне захотелось рассказать эту историю. И вы справились со своей задачей блестяще! У меня чуть крышу не снесло. Так вы меня поразили, Бенни Ламент! Да вы под стать Бо «Бомбе» Джонсону. Вы можете взорвать толпу! И я вместе с вами! Мы способны взорвать толпу! Вместе мы – сила! Мы в паре можем все! Это невероятно! Просто волшебство какое-то! Мне до сих пор не верится в то, что такое возможно…
Эстер буквально парила, улыбаясь мне так, словно я подарил ей Луну. А меня не покидал страх. С неба полетели снежинки – крупные, мягкие, неторопливые. Они не спешили падать, словно знали: стоит им коснуться земли, и их путешествие закончится, а жизнь прервется.
– Снег пошел! – воскликнула Эстер.
– Вы родились и выросли здесь, Бейби Рут. Так что не убеждайте меня, будто снег делает вас счастливой. Зима в Нью-Йорке убогая и гадкая. Красиво лишь первые пять секунд. А потом – холод, сырость и грязь.
– Но именно сейчас эти снежинки делают меня счастливой, – призналась, улыбаясь, Эстер. – Сейчас мне они тоже кажутся волшебством.
Словно осмелев от слов девушки, белые крупинки быстро облепили ее волосы и красное пальто. И Эстер поспешила вернуть на свою голову шляпу – защитить от снега кудри.
– Пойдемте к машине, – мягко поторопил я ее.
– Я не хочу домой. Хочу праздновать. Давайте пойдем куда-нибудь потанцуем? – предложила Эстер. – Я не танцевала уже целую вечность. С тех пор как мы стали работать в «Шимми».
– Какие танцы в два часа ночи?
– Это же ночь с пятницы на субботу. И не говорите мне, Бенни Ламент, что пианист из «Ла Виты» не знает, куда можно пойти потанцевать в канун выходных.
– Вы не слишком хорошо меня знаете.
Мой тон был кротким, но слов хватило, чтобы Эстер вперила в меня пристальный взгляд и несколько секунд задумчиво изучала.
– Мне кажется, я начинаю вас узнавать, – спокойно возразила она.
По правде говоря, мне тоже не хотелось домой. Отец, наверное, уже вернулся. Они с Сэлом вылетели в Нью-Йорк поздним рейсом. И, если только не решили заскочить после посадки в «Ла Виту», оба должны были уже находиться дома. Я бы рассказал отцу о приглашении Барри Грея; отец его знал. Барри провел пару лет в Майами, где вел прямые репортажи из ночного клуба, в который Сэл вложил часть своего капитала. Отец и Барри всегда были в дружеских отношениях. Как, однако, все друг с другом связаны! Эта мысль заставила меня снова занервничать.