Книга песен Бенни Ламента

Все ребята на танцполе тоже закричали и завизжали. Перепетая Чабби Чекером песня Хэнка Балларда положила начало сумасшедшей моде на твист. Может, «Майнфилд» стоило спеть песню о минном поле? О чем-то, где мы скачем с одной ноги на Другую, как будто пытаемся не задеть проволоку взрывателя. Песню размером ¾ и с классным соло на ударных, под которую тоже можно было бы танцевать. Хотя… возможно, получилось бы ужасно. Этакий танец смерти…

– Давайте, Бенни! Станцуем твист! – пропела Эстер, уже виляя бедрами и рассекая воздух юбками.

Черт, до чего же она хороша!

«Ну и ладно, – решил я. – Плевать, получится или не получится!» И, бросив пиджак Ли Отису, который умудрился его поймать, не прекращая жонглировать своими напитками, я позволил Эстер вытащить меня на танцпол.

Она не выпустила мои руки, хотя твист – не парный танец. Наоборот, она покрепче сжала их и сделала вращение ногой, которое я скопировал, позволив ей вести себя в танце и не сводя глаз с ее бедер, чтобы угадать следующее движение. Я делал все, что делала Эстер. Хотя мой зад отказывался трястись и вращаться так же красиво. Когда стало слишком сложно, я прекратил пыжиться и стал просто наблюдать за Эстер, наслаждаясь картиной и продолжая держать ее за руки, пока мои ноги сами собой выводили немыслимые кренделя. А при очередной попытке крутануть ее Эстер откинула назад голову и звонко рассмеялась:

– Так, Бенни, так! Я знала, что вы можете танцевать!

«Звездная пыль» Нэта Кинг Коула дала ей возможность снизить темп. Я притянул Эстер ближе, обхватил ее одной рукой за талию и, не выпуская из другой руки ее ладонь, повел незатейливым скользящим шагом, убеждая себя, что нам нужно просто перевести дух. Парень, ставивший записи, явно пребывал в романтическом настроении. Потому что за песней Рэя Чарльза «Схожу по тебе с ума» последовал «Дым застилает глаза» в исполнении «Плэттерс» – одна из лучших песен, когда-либо сочиненных. Я бы тоже хотел написать такую песню. Песню, которая бы разбивала сердце и в то же время побуждала влюбиться. Я заставил себя сосредоточиться на словах, мелодии, инструментовке, на чем угодно… Лишь бы не думать о девушке в моих объятиях. А когда Элла Фицджеральд запела «Тот, кто будет меня оберегать», я шепнул Эстер на ухо:

– Вы тоже могли бы ее спеть.

И тут же пожалел об этом. Эстер так и сделала! Она запела ее – запела для меня одного! – обвив руками мою шею. Я сжал ее в своих объятиях и закрыл глаза, а Эстер прижалась лицом к моей груди. Мне не следовало просить ее петь. Я больше не мог плавно скользить, дрожь охватила все мое тело, с головы до ног. И пока Эстер пела, все остальное перестало иметь для меня значение. Голова шла кругом, я практически лишился рассудка.

– Вы не дышите, – пробормотала Эстер, повернув щеку так, чтобы я ее услышал. – Но ваше сердце стучит. Либо я вас измотала, либо вы только что осознали, что вы тут – единственный белый парень на многие мили окрест.

– Я хочу поцеловать вас. Но я абсолютно уверен, что это ужасная идея. – Я сказал это тихо-тихо; мне даже самому показалось, что слова прозвучали только в моих мыслях, но Эстер их расслышала.

Дыхание у нее перехватило, она отстранилась от меня – ровно настолько, чтобы взглянуть мне в лицо. Ее усмешка исчезла, а глаза встретились с моими. Всего на секунду, на одну тягостную секунду. А потом Эстер отвела взгляд. Ей тоже хотелось меня поцеловать, но она боялась. Как и я. Мы совсем перестали двигаться. Замерли посреди танцплощадки в окружении танцующих пар.

– Ли Отис танцует, – прошептала Эстер. – Даже забыл про свою содовую. И не так уж плохо у него получается…

Меня не волновали ни Ли Отис, ни его партнерша, ни содовая, ни танцевальное мастерство. Меня волновала только Эстер. Ее губы, порхавшие так близко от моих, выражение ее глаз и то, как мое сердце реагировало на близость ее тела.

– Вы уродливо красивы. Вы самый красивый из всех уродливых мужчин, которых я встречала… – В голосе Эстер не было теплоты. Но и холода тоже. Она не флиртовала, но и не стремилась меня уязвить и обидеть. Она продолжила, как будто разговаривала сама с собой. – У вас нос с горбинкой такого размера, что в ней мог бы уместиться мой локоть. Губы как у женщины, а брови – как те меховые горжетки, в которые некоторые женщины рядятся, собираясь в церковь. Под ними почти не видно ваших глаз. Но когда я в них заглядываю, они сводят меня с ума. А ваши щеки… они всегда сереют щетиной, даже когда я улавливаю запах крема после бритья. Вы красавец-урод! Вот вы кто!

– Вы перечислили одни мои уродства. А где же красота?

– Там, где уродство. Они работают вместе. Как наша музыка. Это может показаться ерундой. Но это так.

– Значит, мое лицо не ерунда… Мой большой нос, мохнатые брови, грубые черты, женственный рот… – повторил я за Эстер.

«Красавец-урод»! Я прекрасно понял, что она имеет в виду. И мне это понравилось. Я не был красавцем. И я это знал. Но я мог стать до безобразия красивым в любой момент. «Красавец-урод» звучало невероятно интригующе.

Эстер кивнула:

– Это все вы. Вы такой. Большой, уродливый… и красивый.