Сэл пообещал обо всем позаботиться, но я не понял, что он подразумевал под этими словами. Может, дядя собирался «позаботиться» о парне, убившем отца? Но он был мертв, хотя послужил лишь наемником. Никто и никогда не посылал на подобное дело человека из близкого круга. И никто никогда не знал, кто заказал убийство. Звеньев в цепочке между заказчиком и преступлением было множество. Приказ спускался к исполнителям через целую сеть посредников, несколько ребят получали работу и выполняли ее. Если политика была сродни гангстерству (а я в этом не сомневался), доказать что-либо не представлялось возможным.
В понедельник судмедэксперт разрешил перевезти тело отца в похоронное бюро, которое забронировал Сэл. Я заказал гроб и надгробный камень – совсем простой, такой же, как у матери. Отцу уже скоро предстояло упокоиться подле нее, в Вудлоне, рядом с Сальваторе Витале – старшим и могилами других родственников из рода Витале.
Я убрал отцовскую одежду в коробки и припрятал его казначейские билеты, которые решил сохранить. А вот пачки наличных из его матраса я вынул (там было свыше 50 тысяч долларов) и сложил в чемодан. Я хотел быть наготове на тот случай, если мне вдруг пришлось бы бежать. Неоплаченных счетов у отца не оказалось. Я нашел лишь несколько счетов за консультации у врача в Бруклине и составленный им план лечения, но все это было оплачено. Судя по попавшейся мне на глаза расписке, отец подписал отказ от химиотерапии и облучения, но обращался к врачу по поводу болей. И на этом все. Я не знал, захочет ли доктор побеседовать со мной, но все равно решил записать его номер.
Церемония прощания прошла в среду. Сидя у открытого гроба, я играл все песни, которые мне только приходили на ум, а люди потоком шли мимо, крестились и произносили слова, не проникавшие сквозь невидимую стену музыки, которой я себя отгородил. Сэл хотел устроить прощание в своем доме на Лонг-Айленде. Но это никуда не годилось. Оно должно было состояться в нашем районе. Организуй мы поминки в доме Сэла, на них пришли бы только гангстеры, подельники да ближайшие родственники. А мне хотелось для отца чего-то большего. И в итоге мы выбрали дом бабушки Нонны, где более 20 лет назад прощались с моей матерью.
Бабушка спряталась наверху, в своей спальне, и отказалась выходить, даже когда ее умолял под дверью Сэл. Отец заботился и присматривал за ней, а она его пережила. Как пережила и всех прочих своих защитников. Ее желание уединиться мне было понятно. По той же самой причине я спрятался за музыкой. Проходя мимо пианино, люди хлопали меня по плечу, и мне оставалось только кивать и играть дальше. Мне все равно им нечего было сказать. Я предоставил общаться с гостями Терезе и ее дочерям, приехавшим на похороны со своими мужьями и новорожденным ребенком Франчески. Родственники Терезы прилетели из Чикаго; я не видел их несколько лет. Брат Терезы, Фрэнк, здорово поднялся и управлял теперь компанией своего отца. Они с Сэлом почти весь день держались в стороне, беседуя о вещах, слышать которые мне не хотелось. Дом был переполнен родней, а я никогда еще не чувствовал себя таким одиноким.
Мы оставили обе двери – и парадную, и черный ход – открытыми, даже невзирая на холод. И организовали прощальную процессию так, чтобы поток людей тянулся через холл, мимо гроба в гостиной и выливался на кухню. К тому времени, как все попрощались с отцом, длинные столы ломились от еды. Мы сделали все что могли: накормили живых и оплакали мертвого. Жизнь и смерть идут рука об руку…
А еще я получил множество конвертов с наличными. Так уж повелось, что на свадьбы и похороны наши боссы, главари пяти могущественнейших семей, щедро раскошеливались. Костелло, Дженовезе, Бонанно, Гамбино, Профачи. Никто из них лично не явился на поминки, но они все прислали мне деньги. Их передали младшие боссы или рядовые солдаты, пожав со скорбным выражением лица мою руку. Я сунул эти конверты в нагрудный карман и поклялся их сжечь. Это было глупое решение. Я не мог исправить несправедливость или отомстить за смерть отца горсткой пепла. Да и кого я пытался обмануть? Мне следовало положить эти деньги в чемодан вместе с уже лежавшими там наличными. Сэл пообещал обо всем позаботиться. Вот пусть и заботится! Что бы это за собой не повлекло. А что теперь я? Ответ напрашивался однозначный: я осиротел. И неважно, что я был уже взрослым мужчиной. Я сделался сиротой! Перед глазами снова проплыли поминки матери. На них были те же люди. Те же запахи, то же неловкое смущение. Но после ухода мамы у меня оставался отец…