Книга Полетов

На столе, возле которого стоял стул, Пико обнаружил чайник под стеганым чехлом, коричневую кружку, яйцо всмятку в подставочке и накрытую салфеткой тарелку с лепешками. В двух глиняных горшочках находилось масло и апельсиновый мармелад. Цветок, который лесник накануне заткнул себе за ухо, стоял в вазе посредине стола. За едой Пико оглядывал многочисленные полки, содержавшие разнообразные формы жизни. Повинуясь страсти к собирательству, лесник непрестанно преумножал свои богатства, и разложенные по футлярам минералы, пришпиленные бабочки, травы разных оттенков составляли коллаж, мерцающий всевозможными красками. Он прочитал несколько табличек в надежде отыскать объяснение красоте, но на полосках бумаги были лишь названия, между которыми и самими предметами не существовало никакой связи – ни музыкальной, ни визуальной.

Дом господина Кролика углублялся в горный склон наподобие вьющейся тыквенной лозы, распуская во все стороны побеги-коридоры с разбросанными по обеим сторонам круглыми комнатами. Со свечой в руках Пико продвигался вперед, попутно рассматривая коллекции. Комнаты с костями и комнаты с перьями, комнаты с семенами и жуками. Повсюду запах, напоминавший его библиотеку, запах пыли и застоявшихся знаний. Неровные стены были побелены, и через трещины, точно окаменевшие черви, выступали бледные корни, стремящиеся к воде, но впитывающие лишь затхлый воздух.

В конце концов он вернулся в комнату с очагом, где и просидел до обеда, листая написанные Кроликом книги и читая напыщенно-равнодушные сочинения, записанные каллиграфическим почерком, с множеством рисунков и ботанических обозначений. В этом тихом доме, разбирая странные обычаи мира флоры и фауны, под шелест страниц и сухое папоротниковое дуновение старой бумаги, он опять смог представить себя в своей старой библиотеке.

После полудня Кролик предложил перекусить. Они вынесли скатерть и подушки на улицу и устроили пикник под деревом, возле выступающей из травы серой каменной плиты. Кролик приготовил салат из свежего шпината, редиса, помидоров, оливок, моркови и огурцов, подав его в деревянной миске, добавил бутыль красного вина и нарезанную ломтями буханку черного хлеба, которую, по скромному признанию, испек сам. Гроза отмыла небо до фарфоровой голубизны, наполнила воздух радостным запахом зеленой травы, сочным привкусом сломанных веток. Когда они поели, Кролик, с намокшими в вине усами, закинул передние лапки за голову и прислонился к стволу, а Пико прилег рядом, закурив сигарету. Послеполуденный воздух, как теплый океан, ласкал его кожу. Кольца дыма проплывали между листьями.

– На самом деле, – сказал Пико, – в твоих книгах есть истории. Поначалу я видел лишь убаюкивающую монотонность, но по мере продвижения начал слышать истории – о бессмысленной жизни и не менее бессмысленной смерти, о нелепых совокуплениях, о жестоком пожирании родителями потомства, а возлюбленными – своих любимых.

– Я записываю только факты, – сказал лесник, – истории второстепенны.

– В историях сама жизнь, – возразил Пико. – Без них книги остались бы просто исписанной чернилами бумагой, а с ними книги начинают дышать, увлекая читателя за собой, и тогда истории оживают в нем.

– Истории оживают в нем, – пробормотал Кролик; рубиновый ободок от вина ярко выделялся на его подбородке. – Истории оживают в нем. Любишь истории, юный путник? Так я расскажу тебе одну.

Ты, возможно, считаешь, что жизнь в лесной глуши обратила меня в отшельника, натуралиста в окружении объектов его исследований, – в сущности, так и есть, однако когда-то я был одинок, да, был одинок.

Как правило, меня занимают предметы неодушевленные, но как-то ночью, работая над каталогами, я услышал голос. Раз в жизни нам дано слышать голос, взывающий не к рассудку, а к крови, и я вышел и стоял под звездами, слушая песню из ветвей этого самого дерева, под которым мы сидим. Ночь была такой яркой. Я всматривался в просветы между листьев и читал образы, сотканные из луны и шепота ветра. Косяки бледных рыб, лица в полутьме, разевающие рты, подмигивающие, загадочные символы – то исчезали, то возникали вновь. И в центре всего соловей пел свою песню, что разбила мне сердце. Прими я её как дар и вернись к своим книгам, бремя печали не давило бы меня теперь. Но алчность замутила мне разум, и я должен был завладеть песней.

В моем жилище довольно разных капканов и силков, чтобы по мере необходимости добывать лесных обитателей для моих исследований. Я выбрал простую петлю, разложил её на земле и поставил внутрь розетку с медом. Потом ушел спать с песней, пульсирующей в голове как сладкая рана.