Книга попугая

Сотрапезник смутился и призадумался, что же это, мол, такое. Он хотел вернуться назад и расследовать и разузнать, в чем дело, но посланец эмира не отпустил его, привел на собрание к эмиру и посадил его среди прочих сотрапезников. Беспокойство о жене и мысль о негре повергли сотрапезника в такое волнение и тревогу, что, сколько эмир ни просил его засмеяться и показать приезжим свой розовый дождь, роза уст его совершенно не смеялась и бутон губ совсем не распускался в улыбку».

Поистине, ученые говорят, что смех — причина веселья, а улыбка — примета беспечалия. Когда радость человека достигает высшей степени, проникает во все его жилы и связки и распространяется по всем членам и частям тела, веселье это стремится проявить себя, вырваться изнутри наружу и в силу необходимости избирает для этого рот человека. Если веселье невелико, дело кончается улыбкой, если оно средней величины — переходит в смех, если же оно захватывающе, оно завершается хохотом.

Нахшаби, кто печален, смеяться не станет,
Нам с тобою — увы! — не до этих утех!
Смех — веселия признак, всегда это помни,
Кто печален, забудет навеки про смех.

«Эмир, увидев, что сотрапезник волнуется и терзается, решил, что он нарочно состряпал кислую физиономию, намеренно придает себе мрачное выражение, и повелел отвести его в тюрьму.

Когда негр-ночь открыл свое черное как деготь лицо, мир стал для сотрапезника еще темнее, мысль о негре сделала его лицо чернее дегтя. Случайно жена эмира была влюблена в вожака слонов, и тот тоже любил ее. Когда прошла первая ночная стража[124], вожак привел слона к стене замка эмира, жена спустилась к нему с крыши замка, и они на спине слона начали предаваться любовным утехам.

Увидев это, сотрапезник рассмеялся, и пола его наполнилась розами. Весть о его смехе доставили эмиру. Тот молвил: „Неужели птица разума вспорхнула с гнезда его мозга? Иначе как могло бы быть, что на пиру он не радуется, а в отвратительной темнице смеется“».

Нахшаби, своевременно все совершай
Или будешь похож ты на камень с горшком.
В дни печали смеяться не время, мой друг,
Кто про это забыл, будет плакать потом.

«На другой день, когда эмир сидел у своей жены, садовник принес нарцисс. Жена эмира тотчас же отвернулась от этого цветка и укрылась с головы до пят чадрой. Эмир спросил, что это значит. „Нарцисс формой своей напоминает глаз, — ответила она, — а я хочу, чтобы, кроме эмира, меня никто не видал, кроме царского ока, ни один глаз не смотрел бы на меня“.

На подносе перед ними были поставлены жареные птицы, и при этих словах они рассмеялись. Жена изумилась, схватила рукой полу эмира и сказала: „Скажи, почему смеялись эти птицы?“

Эмир начал раздумывать, но ничего не мог придумать. Он созвал богословов и ученых и начал расспрашивать их, но никто не смог дать удовлетворительного ответа.

Жена, по женскому обычаю, уперлась на своем и повторяла: „Пока мне не станет в точности известно, почему смеялись птицы, душа моя никогда не успокоится, грудь моя никогда не оправится“.

Не знала она, что раскрытие этой тайны только навлечет на нее позор, что разоблачение этого обстоятельства станет для нее причиной бесчестия».

Не дело — упорство, мой друг Нахшаби,
И злой человек самому себе враг.
Сговорчивость — лучшее свойство людей,
Себя лишь погубит упорный смельчак.

«Злонравие жены было велико, и молва о смехе жареных птиц пошла по устам.

Сотрапезник был человеком хитрым, прослышав об этом, сразу сообразил, в чем дело, и послал сказать эмиру: „Если повелитель прикажет, я скажу, почему смеялись эти птицы“.

Эмир приказал привести сотрапезника, приказал ему говорить и сказал: „Сначала скажи, почему ты смеялся в тюрьме, а затем уж перейди к смеху жареных птиц, потому что для меня твой смех в таком месте удивительнее, нежели смех жареной птицы на блюде“.