Книга радости — книга печали

Поспешно и тревожно доктор повернул новорожденного к себе спинкой… Из спинки новорожденного, так примерно из лопаток, торчали крылышки. Настоящие белые крылышки, перьевые, делавшие новорожденного вылитым амурчиком, какие в изобилии резвятся на плафонах растреллиевских дворцов.

Опытный доктор был совершенно уверен в своем здравом уме, поэтому у него не мелькнуло и мысли о возможном бреде. Он сразу принял случившееся как невероятный, немыслимый, но абсолютно очевидный факт. Новорожденный с крылышками существовал — и с этим нужно было считаться.

За всеми недоумениями прошла минута, а то и две, а ведь новорожденный еще не закричал! Доктор поспешно перевернул его вниз головой, невольно отметив при этом, что крылышки остались плотно прижатыми к спинке — видимо, прилипли; пощекотал, шлепнул по розовой попке, и крылатый новорожденный огласил родильный зал громким здоровым криком.

Роженица лежала в изнеможении, глядя куда-то в пространство. Ко всему привык доктор, ко всяким осложнениям, и был, подобно многим докторам, немного циником (впрочем, так считали лишь некоторые прекраснодушные его знакомые, сам же доктор ничего циничного в своих воззрениях не замечал — просто трезвый физиологичный взгляд на жизнь), но не мог привыкнуть ко взорам рожениц, взорам Сикстинской мадонны. Самое прекрасное в его работе — взор только что родившей женщины.

— Ну что? Покажите! — прошептала роженица.

— Поздравляю, у вас мальчик.

И доктор показал ей новорожденного, придерживая на всякий случай так, что крылышки совсем не были видны.

— Хороший здоровый мальчик, — повторил он самым убедительным голосом, на какой был способен. — Отдыхайте.

И поспешно унес новорожденного.

Новость распространилась среди персонала с непостижимой быстротой. Толпились в малюткинской сестры, нянечки, прибежал поддежурный.

— Ангелочек, — повторяла полусумасшедшая бабка Фиса, которую держали только из-за хронической нехватки санитарок. — Это нам знамение!

И бабка Фиса неутомимо крестилась.

Новорожденный был обмыт, пупок со всей тщательностью обработан, в глазки закапан пенициллин — теперь его можно было предоставить самому себе. Доктор в сомнении оглядел присутствующих, выбрал сестричку Галю, отличавшуюся решительностью в действиях и резкостью выражений.

— Галочка, оставляю его пока на вас. Не отходите ни на шаг. Чтобы вокруг не толпились, чтобы не пытались брать в руки, разглядывать и все такое. А я пойду звонить.

Не без злорадства слушал доктор протяжные гудки в трубке: в профессорской квартире все спали и не торопились просыпаться. Профессор многократно повторял, что абсолютно доверяет своим помощникам, чтобы они действовали решительно и самостоятельно и будили его, профессора, только в самых крайних случаях. Иван Михайлович, опытный доктор, до сих пор не будил никогда. Может быть, профессор и внес что-то в высокую науку — Иван Михайлович в этом сильно сомневался, но все же допускал, — но в том, что профессор давно растерял практические навыки и руками работает гораздо хуже любого опытного дежуранта, в этом Иван Михайлович не сомневался ни минуты и в самых трудных случаях рассчитывал на себя и только на себя.

Наконец ответил сонный женский голос:

— Слушаю.

— Говорят из клиники. Леонида Яковлевича, пожалуйста.

— А это необходимо? Он поздно лег…

— Совершенно необходимо.

Долгая пауза. Доктор думал о том, что крылья у новорожденного могут быстро самоампутироваться, и потому нужно скорей фиксировать всеми способами: фотография, рентген…

— У телефона.

— Это говорит Иван Михайлович. У нас настолько невероятный случай, Леонид Яковлевич, что требуется ваше срочное присутствие.

— А что такое? Если краниоэктомия, то я вам вполне доверяю.

— Нет-нет, акушерских осложнений никаких. Но родился такой новорожденный!.. Я не буду говорить по телефону: все равно не поверите. Приезжайте!

— Вы меня интригуете. И нельзя до утра?

— Наверное, можно. Но думаю, вы будете всю жизнь жалеть, если отложите. Я счел своим долгом вам сообщить. И если есть, захватите киноаппарат.

— Сиамские, что ли?!

— Приезжайте! Извините, не могу разговаривать: зовут.

Доктор повесил трубку. Никто его не звал: просто удобный предлог прекратить разговор. Хочет — пусть приезжает, нет — потом не сможет предъявлять претензии.

Пока доктор ходил к телефону, он все обдумал: вернувшись, распорядился поставить около крылатого младенца рефлекторы и не пеленать, чтобы не повредить крылья. Младенец лежал на животе. Лежал неподвижно, только дышал и иногда попискивал. Вдруг он начал потягиваться — ручки, ножки, спинку выгнул — и крылья шевельнулись, отошли от тела.

У птиц крылья гомологичны рукам человека — попросту говоря, основа их — те же кости, которые у нас образуют руки; поэтому, если бы у младенца были бы крылья вместо рук, это было бы невероятно, но анатомически вообразимо. Но у младенца-то нормальные ручки! И еще крылья. Но тем не менее крылья казались вполне жизнеспособными и как будто не собирались отваливаться.