Книга россказней

Обещал добрый человек не безделицу. Исповедь кавалера, хоть и говорил он по возможности коротко и быстро, заняла полные три часа. Аббат поначалу качал головой или воздыхал, ибо не встречал еще подобной череды грехов и ему приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы успевать оценивать отдельные проступки, суммировать и сохранять в памяти. Однако вскоре он оставил это и лишь слушал с изумлением беглую речь итальянца, рассказывавшего всю свою жизнь в непринужденной, живой, почти литературной манере. Иногда улыбка появлялась на лице аббата, а иногда и у кающегося, однако он не останавливался. Его повествование уводило в иные страны и города, на войну и в морские походы, там были придворная жизнь, монастыри, игорные дома; тюрьма, богатство и нужда сменяли друг друга, за трогательным следовало сумасбродное, за невинным скандальное, однако все это не походило на роман или исповедь, а излагалось непринужденно, порой даже с озорным остроумием и избегая преувеличений, ведь тот, кто все это пережил, не испытывает нужды прибавить что-либо или убавить.

Никогда еще аббат и имперский князь не слышал более занимательного рассказа. Особого раскаяния в тоне исповедующегося он уловить не смог, однако он и сам вскоре забыл, что присутствует при этом как исповедник, а не зритель захватывающего представления.

– Ну вот, я достаточно долго докучал вам, – завершил наконец свой рассказ Казанова. – Кое-что я, должно быть, забыл, однако чуть больше или чуть меньше – не так уж важно. Вы утомлены, Ваше преподобие?

– Совершенно нет. Я не упустил ни единого слова.

– Могу ли я рассчитывать на отпущение грехов?

Еще полностью находясь под впечатлением сказанного, аббат произнес священные слова, которые прощали Казанове его грехи и объявляли его достойным святого причастия.

После этого ему отвели комнату, чтобы он мог без помех провести время до утра в благочестивых размышлениях. Остаток дня он употребил на то, чтобы обдумать возможность пострижения в мона-

хи. Будучи человеком настроения, он был скор в принятии решений, однако слишком хорошо себя знал и слишком привык все рассчитывать и взвешивать, чтобы не связать себя поспешно и не лишиться права распоряжаться собственной жизнью.

И вот он живо представил себе свое будущее монашеское бытие во всех подробностях и разработал план, чтобы на случай возможного раскаяния или разочарования оставить дверь открытой. План этот он крутил так и сяк, пока он не показался ему вполне совершенным, и тогда он старательно перенес его на бумагу.

В записях он объявлял о своей готовности стать послушником обители Пресвятой Девы Марии. Однако чтобы проверить себя и исключить возможность ошибки, он просил дать ему десятилетний срок послушничества. Чтобы получить такой необычайно долгий срок, он выделял капитал в десять тысяч франков, который переходил монастырю в случае его смерти или выхода из монашеского ордена. Он также испрашивал разрешения приобретать за свой счет книги любого рода и хранить их в своей келье; книги эти после его смерти также отходили монастырю.

Вознеся благодарственную молитву по случаю своего обращения, Казанова лег спать и спал крепко, как человек, чья совесть чиста как снег и легка как пушинка. А наутро он принял в церкви причастие.

Аббат пригласил его выпить с ним шоколаду. Казанова воспользовался этим, чтобы передать ему свое писание, сопроводив его просьбой дать благоприятный ответ.

Аббат тут же прочитал прошение, поздравил гостя с принятым решением и пообещал дать ответ после обеда.

– Вы находите, что я требую для себя слишком многого?

– О нет, я думаю мы придем к согласию. Лично я был бы этому искренне рад. Однако прежде я должен представить ваше прошение Капитулу.

– Разумеется, все как положено. Смею ли я просить вас дружески поддержать мое прошение?

– С удовольствием. Встретимся за обедом.

Новоиспеченный отшельник еще раз прошелся по монастырю, разглядывая монахов, потом осмотрел несколько келий и нашел, что все ему по душе. Он радостно прогуливался по обители, наблюдал, как входят в нее под флагом паломники и отъезжают посетители в цюрихской карете, прослушал еще раз мессу и опустил талер в церковную кружку.

Во время обеда, который на этот раз благодаря отменным рейнским винам произвел на него совершенно особое впечатление, Казанова осведомился, как продвигается его дело.

– Вам не о чем беспокоиться, – ответил аббат, – хотя в данный момент я и не могу еще дать вам окончательный ответ. Капитул попросил время на размышление.

– Вы полагаете, меня примут?

– Без сомнения.

– А чем мне пока заняться?

– Чем пожелаете. Отправляйтесь назад в Цюрих и ждите там нашего ответа, который я, между прочим, сообщу вам лично. Через две недели мне все равно надо будет ехать в город, тогда я вас и навещу, и, возможно, прямо заберу вас с собой. Вас это устраивает?

– Вполне. Итак, через две недели. Я буду в гостинице «Меч». Еда там вполне пристойная, не желаете ли там со мной отобедать, когда приедете?

– С превеликим удовольствием.

– Но как же я попаду сегодня в Цюрих? Можно ли где-нибудь здесь раздобыть карету?