Книга Розы

Рая спокойно выслушала обвинения разъяренного отца и ушла. Следом пришла Галька, папина любимица. Он гордился, что дочь пианистка. Ей, однако, тоже досталось:

– Бесстыжая! Я тебе рояль купил – твой профессор сказал: звуки не такие. Я купил пианино, мы голодали. А ты, такая стервоза…

Галя выслушала отца молча. О Шурке в семье больше не вспоминали. Отец ее не звал, да она и не пошла бы – ведь девчата ее при соседях выгоняли. Стыдно было. Тем более что некоторые из соседей в ее клинике работали.

Глава 7 А завтра была война

Четвертую жену отец привез из Киева за год до начала войны. Красивая, холеная Берта-модистка была подругой хозяйки квартиры, где он останавливался, приехав в Киев. Там они и познакомились. Не влюбиться в Берту было невозможно. Вернувшись домой, отец рассказал нам о своей новой жене. Выслушав, Рая решила:

– Папа, цыплят по осени считают. Посмотрим.

Однако на сей раз новая мачеха нам понравилась. Не только красивая, но и спокойная, доброжелательная, Берта Абрамовна по приезду сразу взялась за хозяйство. Утром приготовила из манки какие-то необыкновенные котлетки. Она вообще хорошо готовила. Отцу велела купить белой ткани, из которой настрочила простыней и наволочек. Мне сшила голубое шелковое платье с воланчиками. Увидев меня в нем, подружки ахнули:

– Роза, ты как артистка!

А красивый парень в сквере предложил проводить меня до дома и подарил букет белых роз.

Покорила новая жена отца и соседей по дому. Вначале соседки у плиты во дворе дома осуждающе перешептывались: какую молодую жену привез Соломон. Тогда Берта вынесла им свой паспорт:

– Женщины, посмотрите мой паспорт и не говорите, что я молодуха. Я чуть-чуть младше его.

Ей действительно тогда было уже под пятьдесят.

А я в сентябре 1940 года получила свой первый паспорт. В паспортном столе белобрысый паренек в милицейской форме, посмотрев мое свидетельство о рождении, предложил взять фамилию матери – Полякова. Но я отказалась:

– Нет, отец заругает.

Потом возник вопрос с именем. Дело в том, что у меня, как и у всех детей нашей семьи, в метрике было записано еврейское имя, которое дал раввин в синагоге, – Хая-Рейзл. Паренек не стал ничего переспрашивать, куда-то вышел, а вернувшись, сказал мне:

– Фамилия пусть будет Эпштейн, а имя запишем – Розалия.

Так и сделали. Получив паспорт, дома показала его отцу. Тот расстроился:

– Зря тебя не записали Хаей-Рейзл. Была бы как бабушка.

Он имел в виду свою мать, на которую я, говорили, очень похожа. А Рая возразила:

– Правильно, Розочка, тебе сделали. Скажи спасибо тому милиционеру. А то бы как Белла с таким именем мучилась.

Нашей сестре в паспорт записали ее имя из метрики – Буня. Так она с ним действительно мучилась, пока не вышла замуж и не сменила вместе с фамилией и имя – стала Беллой Соболевой.

Известие о нападении фашистской Германии на СССР совпало с моим выпускным в школе. Некогда было радоваться окончанию десятилетки и мечтать о выборе жизненного пути. Молодежь рвалась на фронт, у военкоматов выстраивались длиннющие очереди. К Берте из Киева приехала дочь Соня, прима-балерина Театра Франко, попрощаться. Они с братом – театральным художником – приняли решение не эвакуироваться, а пойти в ополчение. А старшая дочь эвакуировалась вместе с предприятием и просила Берту ехать с ней вместе в Казань. Но Берта отказалась:

– Я не могу. У меня муж, семья.

Очень уж любила она отца. Да и как его было не любить? Высокий, стройный, обаятельный. И в городе авторитетным человеком слыл.

Я бы тоже, не задумываясь, записалась в добровольцы, но годами не вышла. Поэтому, откликнувшись на призыв обкома комсомола помочь с уборкой урожая, в первых рядах записалась и очень переживала: возьмут ли. Направили меня в зерносовхоз «Горняк», где я познакомилась со студентами Киевского университета. Ледик – моя первая любовь – был с филфака, а Франк – его товарищ – с мехмата. Ледик в совхозе на лобогрейке работал, приходил измочаленный. Я ему всегда готовила ведро воды. В колодце вода очень холодная. Поэтому ставила ведро на солнце греться, и он умывался уже теплой.

По ночам нас посылали зерно на току охранять. А зерно то воровали цыгане. Их два табора в тех местах обитало. Вот цыгане из этих двух таборов и приезжали поочередно ночью на ток за овсом для лошадей. Насыплют в торбы сколько надо и уедут. А мы не то что защищать доверенное добро, боялись пикнуть – себя обнаружить. Зароемся в зерно – а там тепло, оно горит – и сидим тише воды, ниже травы. Потому как цыгане и побить, и убить могли. Если же их совхозные мужики ловили, то заставляли зерно возить с тока на элеватор.

Днем же мы с цыганами дружили. В одном таборе девочка была – настоящая кукла: глаза огромные, ярко-голубые, лицо словно фарфоровое, волосы смоляного цвета, кудри из кольца в кольцо, а вшей в них немерено. Придет она к нам в барак, мы с девчатами воды в ведре нагреем, и моем девочку в нескольких водах, пока волосы не станут как шелк.

Очень любила малышка ко мне ходить книжки читать.

– Тетя Роза, почитай мне книжечку, – просит.