Книга Семи Дорог

– Все. Теперь долго спать будет, – Шилов встал и подошел к сетке. Зашипела минеральная вода, которой он свернул пробочную шею. Голос звучал хрипловато, мирно. Насколько ночной человек умнее и лучше дневного! Как не похож на него! Просто два разных, незнакомых между собой.

– И часто он так, да? – пугливо спросил Мошкин.

– Пару раз в неделю. Если сразу успокоить – засыпает. Но если какой-то урод свет включит… – Шилов напился, из бутылки полил себе голову и вернулся к Прасковье и Зиге.

Под утро Мефу стал сниться бредовый сон, что он должен украсть какую-то девушку, та проспала, он ворует им в дорогу чипсы, а его за это ловят какие-то уроды и запирают в холодильнике. «Да я замерз!» – сообразил он сквозь сон, и ему захотелось прижаться к любимой, что он и сделал. Дафна недовольно пошевелилась и зарычала. Она была теплой, но почему-то покрыта шерстью. Некоторое время Буслаев осмысливал это. Шерсть и запах причудливо петляли в лабиринтах сна, порождая бредовые видения, что он хотел украсть Дафну, а ее подменили на волка, а этот волк лижет его в лицо и… А-а-а! Задохнувшись от вони, Меф вскрикнул и рывком сел. Рядом лежал Добряк, опять притащившийся на мат.

Буслаев встал и пошел попить. Рядом с коробками валялись шоколадные обертки, растоптанное овсяное печение, какая-то желтая крышка от паштета. На волейбольной сетке болталась палка копченой колбасы со следами зубов. Чьи это зубы, он так и не определил.

Отмахнув ножом кусок, он бросил его Добряку, а тот в награду согласился утащиться с мата. Меф больше не ложился. Он смотрел на розовую щеку спящей Дафны с поблескивающей на ней нитью ночной слюны, на ее светлые распущенные волосы, которые шевелились сами по себе, изредка взлетая к потолку и повисая в воздухе так, что казалось, и девушка сейчас взлетит с ними вместе. Буслаеву стало вдруг хорошо и легко. Захотелось остановить мгновение, остановить навеки, и он сделал бы это, вот только опция остановки мгновений в данном тарифном плане бытия, увы, была не предусмотрена.

Чимоданов ворочался во сне и похрапывал. Храп был не слитный, а состоящий из многих кратких бульков – точно где-то внутри у него кипела вода. Руки комкали одежду, точно он боролся с кем-то, навалившимся сверху. Сны у него тоже были особые, чимодановские. В сегодняшнем он был кирасиром. В нагруднике, бросив поводья грузного, на убой выращенного коня, он врубался в сплошное каре пехоты. Сабля зажата в зубах, окровавленные усы вздыблены. В каждой руке по пистолету.

Мошкин спал тихо, как суслик в норке. Во сне он робко улыбался и словно просил у кого-то прощения, что он вот спит, а не делает что-нибудь полезное для родины и для своих знакомых. При этом – будем объективны – он редко делал полезное и в состоянии бодрствования. Недаром Ната говорила, что на него где сядешь, там и слезешь. Чимоданов сразу скажет «нет», а то и пошлет на пару-тройку букв, а Евгеша будет отказывать три недели, да так путано, что весь исплюешься, как он лебезит и завирается.

Утро наступало постепенно, по-московски. Тусклый свет разливался между домами, опережая солнце. Город медленно просыпался, шаркал по миллионам коридоров подошвами тапок, зажигал свет, винтовочно щелкал шпингалетами в ванной. В старом зале, заблудившемся на окраине большого пустыря, всего этого, разумеется, не расслышать, не разглядеть, но все как-то угадывалось, ощущалось, было растворено в воздухе.

Меф поднялся и отправился бродить по залу. Турники были сняты, лишь угадывалось место, где они когда-то стояли, но он отыскал торчащий из стены штырь и стал подтягиваться, отмечая в телефоне количество подходов.

32+28+24+19+19

Прикинув, что в сумме это где-то больше ста, Меф решил, что пока хватит, и позволил штырю отдохнуть немного от своей персоны.

Проснулся Мошкин, открыла глаза Варвара, с зевком села уютно устроившаяся на раскладушке Улита. На улице под окнами кто-то кашлял и распевно бормотал. Как оказалось, мелочные торговцы у метро прятали здесь на ночь свой товар, укладывая на него ночевать старого таджика. Соскучившаяся взаперти Улита вышла к таджику знакомиться и вскоре уже кричала Эссиорху через окно:

– Котик, знаешь, сколько у него внуков? Девятнадцать! А детей шестеро!

Под ироничными взглядами Шилова и Прасковьи хранитель крикнул, что очень этому рад.

– Котик, брось палку колбасы! Там на сетке висит!

Эссиорх старательно бросил.

– Попал?

– Да, дорогой! Ты едва не попал в своего ребенка! Но я готова тебя простить! Правда, не даром! Помнишь, ту коляску с навигацией? Ты же хочешь, чтобы я не забыла, как дойти до продуктового магазина? Опять же, если ребенок потеряется в пустыне, ее всегда можно будет запеленговать!

Эссиорх только об этом и мечтал. И коляску прекрасно помнил.

– Это которая дороже моего мотоцикла?

– Ты недооцениваешь свой мотоцикл! – крикнула в ответ Улита. – Всякая вещь стоит столько, за сколько у магазина хватит наглости ее продать! А все предыдущие коляски, если хочешь, мы сдадим, ну, кроме той прогулочной с дутыми колесами и маленькой, складной!