Книга Семи Дорог

Меф пожал плечами. Почему-то у него вновь заболел палец. На бурой, высохшей крови бинта проступило алое пятно.

– Я дерусь лучше! Вы оба отдыхаете! Я собой горжусь! – продолжал Виктор, надеясь все же спровоцировать Буслаева.

Потрогав, сухая ли майка, Эссиорх на секунду поморщился и, решив считать ее сухой, натянул сверху свитер.

– А я вот собой никогда не горжусь, – заметил он.

– Это еще почему? – подозрительно спросил Шилов.

– Да само чувство уж больно скользкое. Им злоупотреблять – все равно что прыгать на мокром кафеле в общественном туалете.

Шилов отошел, крайне разочарованный.

– Может, со мной хочешь подраться, герой? – предложила Улита. – Только не советую! Драться с девочками нельзя. Укусы заживают втрое дольше синяков!

Шилов кисло посмотрел на нее и отвернулся. Внезапно Меф почувствовал, что его дернули за руку. Это был Зигя, напуганный и дрожащий.

– Папоцка, где мамоцка?

– Как где?.. Здесь!

– Мамоцки нецу!

Недоверчиво оглядев зал, Меф убедился, что Прасковья и правда куда-то запропастилась. Несколько минут ждали, надеясь, что она вернется. Зигя гнал волну, вопли становились все настойчивее. Опасаясь, что лишится не только мамоцки, но и папоцки, малыш так вцепился в ногу Буслаева, что тому показалось: он застрял в тисках.

Пока Улита перекрикивалась через окно с девятнадцативнучным сторожем, выясняя, не видел ли он выходившую девушку, Эссиорх отправил Варвару в женскую раздевалку проверить, не там ли пропавшая. Дочь Арея ушла, а десять секунд спустя все услышали крик. Мефодий схватил спату и помчался к Варваре. Он был уверен, что ворвется в раздевалку первым, но Шилов опередил.

Первым, что увидел юноша в раздевалке, прежде чем его сшиб с ног боявшийся остаться без папочки Зигя, было копье, глубоко, до самого шара-утяжелителя вонзившееся в пол. Рядом лежали пернач, флейта и свирель. Египетская секира – страшное, грубо сделанное оружие – застряла в деревянной скамейке. Преследующий нож Элдера рыскал по раздевалке, ни на кого не нападая, но никого и не подпуская к себе. Корнелий подманил его на половинку откушенного яблока. Тот вонзился в «угощение» и притих.

Эссиорх поймал Виктора за локоть. Тот рванулся.

– А ну отпусти! Что такое?

Хранитель показал на пол.

– Отойди! Затаптываешь!

На толстом слое пыли, покрывавшем серый кафель раздевалки, чем-то острым было нацарапано два десятка слов. Последней точкой служило воткнутое в кафель копье.

«Выбирайте любое оружие! Кого чем ранило – не имеет значения. Первым успевший к месту битвы будет иметь больше шансов. Если остальные не явятся до полуночи, они умрут. Р. М., У. Д., Т. Т.»

Меф вопросительно посмотрел на Эссиорха. Тот коротко кивнул, подтверждая его мысль. Обоим разом пришло в голову одно и то же. Р. М., У. Д. и Т. Т. – это были Рекзак Монеест, Уст Дункен и Тавлеус Талорн.

– А почему этим оружием? У меня свое, – неприязненно сказал Шилов.

Гибкий меч Кводнона качался у него в руке.

– Думаю, другое в книгу не последует, – предположил Корнелий.

Хранитель сердито вскинул глаза, и связной света прикусил язык. Однако было поздно – Шилов, понявший, что с мечом придется расстаться, придирчиво осматривал новое оружие.

– Подчеркиваю: Прасковьи нет! И одной флейты тоже, – сказал Чимоданов.

Мошкин вертел головой, выбирая между перначом, секирой и копьем.

– Она ушла, чтобы быть первой. Кстати, не думал, что она выберет флейту. Не думал же, да? – уточнил он, традиционно не веря себе.

– Чушь какая, – хмыкнул Корнелий. – Я еще понимаю, секирой можно рубануть без подготовки. Но чтобы флейта светлого стража! Да ее держать правильно учишься лет тридцать!

Дафна уставилась в пол, пряча улыбку. Как истинная ученица Эльзы Флоры Цахес, она всегда считала, что Корнелий держит свою слишком напряженно. Точно это была не флейта, а труба гранатомета: зажатые руки, зажатые пальцы, зажатое дыхание. А раз так, стоит ли удивляться, когда вместо того, чтобы приманить птицу, его маголодии заставляют кукарекать набитую пухом подушку?

– Это здесь игре на флейте надо обучаться. А там особое иллюзорное пространство. В нем только умираешь по-настоящему, а остальное очень гибко и зависит от воображения, – Эссиорх сказал это наугад, но почти убежденный, что не ошибся.

Меф с тревогой смотрел на свой палец. Он ощущал тугие укусы боли, однако они были странными – точно кто-то засадил в рану рыболовный крючок и за леску тянул в определенном направлении. Мефодий мог бы указать его, хотя леска была невидимой.

– Я не буду этого брать! – упрямо сказала Варвара, глядя на торчащий в яблоке нож.

– Придется, – Шилов стоял у окна, разглядывая в темном стекле свое отражение.

– Сказала нет, значит нет!

– А я говорю – придется! – повторил Виктор. На его широком лице шевелились огни расположенного через пустырь многоэтажного дома.

– Почему?

Он показал на скулу. Узкая царапина расползлась, точно кто-то потянул невидимую молнию.