Книга шипов и огня

В эти последние недели я начала чувствовать себя полезной. Успех Мальфицио хранился сокровищем в моем сердце, я гордилась тем, как моя маленькая группа бунтарей смотрит на меня, ища вдохновения, ожидая указаний. Я позволила себе почувствовать себя опытной, такой взрослой. Как я была глупа.

Хакиан скажет мне, что на всех войнах бывают жертвы. Умберто будет уверять меня, что на мне нет вины. Оба они будут правы. Но сейчас я закрываю глаза, и тяжесть смерти давит мне на плечи.

— Элиза!

Я распахиваю глаза. Умберто бежит ко мне.

— Тебе уже легче дышать? — спрашивает он меня, его глаза круглы от беспокойства.

Я киваю.

— Что с семьей?

— У них есть родные неподалеку. — Он садится рядом со мной. — Косме предложила позволить им пойти с нами в Басагуан, но им лучше остаться здесь и поискать выживших. Мы оставим им еду и воду.

Я ничего не отвечаю. Он мягко прижимает меня к себе.

— Здесь нет твоей вины, — бормочет он мне в волосы.

— Я знаю. — Но слезы, обжигая, снова льются из глаз.

— Что меня беспокоит, так это насколько далеко на запад мы ушли. Я не ожидал, что Инвьерны так приблизились к пустыне. По крайней мере, не сейчас.

— Может, они выступят против Алехандро раньше, чем мы ожидали. — Я трусь носом о ткань его рубашки, в голове мелькают мысли о том, как неприемлемо наше поведение. Мне стоит дистанцироваться от Умберто. Я должна готовиться стать женой короля.

— Так сказал и Хакиан. Мы не можем медлить. Мы должны идти в Басагуан немедля.

— Если они сожгли деревню в ответ на один из наших глупых рейдов, что они сделают, когда мы отравим их еду?

Я чувствую, как от вздоха поднимается и опускается его грудь.

— Именно поэтому мы это и делаем, Элиза, — говорит он. — Помнишь? Мы хотели заставить Инвьернов ополчиться на князя.

— И из-за наших действий погибнут люди.

— Да.

Его честное отношение к ситуации прочищает мне голову. Он принял наш выбор. Верит в него. Но он не может скрыть печаль в голосе. Я встаю и разминаю тело, держась на расстоянии от Умберто.

— Тогда пойдем, — говорю я.

Беззаботная болтовня, которой характеризовался первый этап нашего похода, сменилась задумчивым молчанием. Я тоже не хочу разговаривать. Вместо этого я экспериментирую со своими камнями.

Мой собственный никогда не казался мне магическим. Но он определенно живой. Канал связи, возможно, между мной и Богом. Тем не менее, чтобы вызывать силу, ползающую под землей, анимаги использовали Божественные камни, которые больше не пульсировали в телах своих Носителей. Я вспоминаю, как анимаг сжимал свой амулет, чтобы заморозить нас, и как амулет сиял ярко-голубым, набираясь сил, чтобы сжечь меня.

Думая о запрете использовать магию, содержащемся в Священном тексте, я запускаю руку под воротник своей рубашки, хватаю клетку амулета. «Господи, сохрани меня в безопасности», — молюсь я. Мой Божественный камень нагревается в ответ.

Сжимая амулет, я сосредоточенно думаю о магии под поверхностью мира. Я погружаю собственные мысли в сухую землю. Я представляю, что камень в моей руке нагревается; я представляю, как огонь вырывается и сжигает хилый куст можжевельника, который я вижу слева. Я так увлекаюсь этим, что спотыкаюсь о камень на земле и падаю на колени.

— Элиза! — Умберто подскакивает ко мне и помогает подняться. — Ты цела?

Он слишком сильно сжимает мое плечо, но я не беспокоюсь об этом. Я прижимаюсь к нему.

— Спасибо, — шепчу я ему прямо в ухо. Но я вижу его реакцию на мою близость — глаза закрыты, он даже дыхание задержал, — и все мое тело наполняется мучительным теплом. Мне хочется обнять его за шею, запустить пальцы в его мягкие волосы.

Но мне нельзя думать о таких вещах.

— Я в порядке, — бормочу я, отряхивая песок с одежды, чтобы чем-то занять руки. На его лице отражается боль, но я решительно продолжаю наш путь.

Дорога до Басагуана занимает два дня. Два дня, за которые мне так и не удалось вызвать в странном Божественном камне хоть какую-то реакцию.

Город князя Тревиньо уютно располагается в долине между двумя горными хребтами, на востоке от него лежит Сьерра Сангре, на севере — запутанный Хиндерс. Здесь прохладнее, воздух так влажен, что как будто одеялом прикасается к моей коже. Я сообщаю об этом Умберто, в ответ он смеется и говорит, что воздух в моей родной стране будет казаться мне таким же после сухой пустыни, к которой я успела привыкнуть.

Мы бродим среди странных двухэтажных зданий с большими окнами и цветочными карнизами. Я очарована яркими цветами, в которые выкрашены стены; преобладают желтые и коралловые оттенки, иногда появляются всплески голубого и лавандового. Железные завитки кудрятся вокруг окон и дверных проемов, яркие плитки, расписанные такими же странными желто-голубыми цветочками, как в моем атриуме во дворце Алехандро, украшают арки и лестницы. Это уютное яркое место, и мое сердце вздрагивает, когда я понимаю, что оно напоминает мне мой дом, Амалур.