Книга сияния

Двое дюжих словенцев с мускулистыми ручищами схватили Рохель. Другие шагнули к Зееву и раввину, заломили им руки за спину и выволокли из гостиной. Йосель, чьи руки остались свободны, бросился было на императора, когда его окружили пятнадцать стражников с мечами наголо. Еще секунда, и голем прорвался бы к трону, но тут у него за спиной появился расторопный, как всегда, Вацлав. Попросив гиганта наклониться, камердинер прошептал ему в самое ухо:

– Не надо, приятель. Я позабочусь о том, чтобы ей не причинили вреда. Выходи потихоньку в коридор. Я сейчас тоже выйду.

– Доставьте девушку в зеленую опочивальню, – распорядился император.

– Пожалуйста, не надо, – Рохель рыдала, но никто не обращал на это внимания. – Помилосердствуйте!

Зеев, раввин и Йосель стояли в коридоре, прижатые к стене цепью стражников, и слышали жалобы и протесты Рохели. Рабби Ливо молился, Зеев ругался на чем свет стоит, Йосель пинал стену пятками, его тело содрогалось от стонов – он не мог выразить чувства словами. Когда в коридоре, наконец, появился Вацлав, все трое уже не знали, что делать.

– Я о них позабочусь, – сказал камердинер словенцам.

Привыкшие получать приказы от Вацлава, когда император пребывал в дурном расположении духа, дюжие солдаты оставили евреев в покое и четким маршем – правой, левой, правой, левой – направились по квартирам. Их шаги гулко разносились по коридору.

– Что мы можем сделать? – ломая руки, вопрошал Зеев.

– Ничего делать не надо, – ответил Вацлав. – С ней ничего не случится. Я об этом позабочусь.

– Обещаете, Вацлав?

– Да, герр Вернер, обещаю. Я скажу Карелу, и он доставит ее еще до рассвета.

– Не опороченной?

– Не опороченной, герр Вернер.

– Благодарю вас, герр Кола, – Раввин тепло пожал Вацлаву руку и слегка наклонил голову.

– Ваш верный слуга, рабби Ливо.

23

Когда рабби, Зеев и голем покинули замок, небо потемнело от тяжелых свинцовых туч. Люди, молча кутаясь в плащи, разбегались по домам, чтобы закрывать ставни, записать двери, загонять животных в стойла. А наверху, в замке, камины едва ли не доверху завалили поленьями. Были зажжены факелы.

– Как насчет славного горячего вина с пряностями, ваше величество? – голос Вацлава был сладок, как патока.

– Не возражаю, отличная мысль.

Пятясь задом, Вацлав покинул гостиную и побежал к винным погребам… однако по пути заглянул и в апартаменты Анны Марии. Вернулся он в сопровождении слуг, которые внесли серебряную чашу с вином и набор бокалов.

– Вот это жизнь, – проворковал император.

– Возможно, но секрета бессмертия евреи не знают, – Киракос одним глотком опорожнил один бокал и тут же наполнил второй. Он испытывал смутное раздражение.

– Если они не знают секрета, их просто перебьют, Киракос, а если знают… после того как они мне его раскроют, их опять-таки убьют или позволят покончить с собой.

– Они не станут совершать самоубийство, – задумчиво произнес Киракос. – Прага – не Масада. Эти евреи – не зилоты и даже не итальянские евреи времен крестовых походов.

Император не знал, что такое Масада. Кажется, какая-то крепость на холме в древнем Израиле, где евреи держали осаду римлян, а потом поубивали друг друга, чтобы не попасть в плен? Рудольфа интересовала только та часть истории, которая помогла бы ему пополнить коллекцию диковин.

– Осмелюсь предложить тост, – сказал Вацлав в самой середине этого жуткого рассуждения. – За здоровье и бессмертие вашего величества.

– Руди, любовь моя!.. – и, весело хихикая и пританцовывая, вбежала в гостиную Анна Мария.

– Сегодня не твоя ночь, Анна Мария, – отозвался император, смущенный ее внезапным появлением.

– Ну-у, Ру-уди, не будь же таким букой! – императорская любовница надула губки. Волосы ее были убраны отборными жемчугами, а лицо накрашено, как у английской королевы – бледное как смерть с ярко-красными губами. В таком виде Анна Мария сильно смахивала на куклу. Такой ее император терпеть не мог.

– Предлагаю еще один тост, – подключился Кеплер. – За Империю.

– Я не желаю слишком долго ждать, – сказал император после третьего тоста. – Моя евреечка меня ждет не дождется. Она по уши в меня влюбилась, я сразу это понял.

Анна Мария недовольно поджала алые губки.

Йосель, Зеев и рабби Ливо, прижимаясь поближе друг к другу, чтобы защититься от надвигающейся бури, добрались до Карлова моста. Влтава разлилась, ее пенные волны бросались на берег, разбиваясь о набережную.

– Вацлав – человек слова, Зеев. Не волнуйся, – рассеянно успокаивал Зеева раввин.

– Но рабби, что, если… то есть, как я тогда буду жить?

– Жизнь продолжается, – рабби Ливо был слишком погружен в собственные мысли, чтобы следить за словами.

– Если только вы не мертвы, рабби.

Его слова заставили раввина опомниться.

– Прости меня, Зеев… – высокая волна разбилась о край моста, окатив их брызгами. – Как я мог говорить столь беспечно?

«Перл права», – подумал раввин, подбирая полы своего одеяния: вода заливала мост. Порой он проявляет такое безразличие к судьбе своих ближних! Снова он тревожится об общине как таковой, а тем временем Зеев, живой человек, идет рядом с ними, потрясенный и расстроенный.