Книга сияния

— Может статься, это и есть чума, ваше величество.

— У нас уже три года чумы не было…

Император встал, сложил руки за спиной и принялся расхаживать взад-вперед. Он был в одном башмаке. Куда подевался другой?

— Ты что, пытаешься меня запутать? Так чума это или оспа? Киракос спит? Разбудить этого мерзавца!

— Киракос лечил мальчика, ваше величество.

— А, да-да, теперь припоминаю. Этот дурак бросился следом за Вацлавом. Значит, у него оспа, так? Чем он думал? Просто интересно. Что ж, теперь он дорого заплатит за свою доброту. Все очень дорого за все заплатят. А как там бабочки? Как они поживают? Слава богу, у нас теперь наготове целые бочки этого эликсира.

— Прошу прощения, ваше величество, но все бабочки сдохли.

— Сдохли? Сдохли? — император снова подскочил. — Как это они могли сдохнуть? Не может этого быть.

А бабочки, до конца прожив отпущенный им срок, лежали теперь толстым бархатистым ковром на полу своего сетчатого города, сложив крылышки, словно в молитве.

— Мне очень жаль, ваше величество.

— Я же говорил, что они шарлатаны, вредители, предатели, неблагодарные убийцы. А где, черт побери, Браге и Кеплер?

— Браге заболел, ваше величество.

— Что, тоже оспой?

— Неизвестно. Он не может мочиться.

— Ага! Ничего удивительного. Я же говорил Браге, чтобы он прекратил сверх всякой меры пихать в себя жратву, лить пиво и вино. А Кеплер? Он что, тоже прикован к постели или принимает лечебные ванны? Или он на луну пялится? Браге наверняка знает.

Браге было слишком больно, чтобы знать или думать о чем бы то ни было. Ему сунули в руки четки, завернули в скатерть с праздничного стола. Затем дюжина словенских стражников в сопровождении священников и оставшихся на ногах гуляк понесла астронома к его дому неподалеку от Страговского монастыря. Небольшую процессию возглавлял Йепп.

— Дорогу, дорогу! — кричал карлик. — Сторонись, сторонись!

— Кеплер… — стонал Браге.

— Найдите кто-нибудь Кеплера! — Йепп всей душой ненавидел это тощее пугало, но знал, что Браге считал Кеплера своим духовным наследником.

— Я здесь.

Кеплер видел, как Браге приковылял обратно в пиршественный зал, но затем потерял его из виду. Услышав зов Браге, он подошел.

— Мой дорогой коллега, — простонал Браге. Он упирался руками в бока, тогда как брюхо его высилось точно всплывающий из океана кит. — Я скоро умру.

— Нет, вы не умрете, — Кеплер сжал руку астронома.

— Я хочу, чтобы на моих похоронах играли Монтеверди. «Zefiro tora».

— Тише. Все у вас будет хорошо.

— Я умираю, Йоханнес, отдай мне должное, хоть сейчас мне поверь.

— Вы не умираете. Вы просто объелись.

— Я слишком хорошо знаю, каково бывает просто объесться, и теперь меня мучает не только обжорство. Говорю тебе, сам дьявол вошел в мою усталую тушу и сжимает вероломными когтями мой мочевой пузырь… Я хочу, чтобы ты до самого конца оставался со мной. Йепп, Йепп, где ты, Йепп?

— Здесь я. — Йепп сжимал другую ладонь Браге, с которой свисали четки.

Фрау Браге, похоже, дома не было, слуги покинули свои комнаты. Дети тоже слонялись непонятно где, ибо их игрушки были брошены на полу, а тарелки оставлены на столе. Весь дом был пуст, словно на него налетел бешеный ветер, и все люди, страшась бури, наши убежище где-то еще. Стражники опустили несчастного Браге на постель. Послали за Кратоном, вторым после Киракоса придворным лекарем.

— Вы не умрете, — повторил Кеплер.

— Хотел бы я тебе поверить, Йоханнес. Но ты опровергаешь последнее слово умирающего. Я слишком долго терпел и держал мочу. Теперь она отравляет мое тело. Я умру от вежливости.

— Вы не умрете от вежливости, Тихо.

— Значит, ты утверждаешь, что я бессмертен? Что я достиг того, чего как раз добивается император?

— Вы слишком молоды, чтобы умереть.

Кеплер пытался убедить не столько Браге, сколько себя самого. Как Браге может умереть? Ведь он — само воплощение жизнелюбия, человек, который наслаждался всем на свете.

— Я вовсе не молод, Йоханнес. Я стар. Так устроен мир. Мое время истекло.

— Но вы в самом расцвете ваших…

— Способностей, ты хочешь сказать? Брось, Йоханнес, мои способности никогда не были особенно выдающимися. Да, у меня есть методический ум, но… Йепп, Йепп, где ты, Йепп?

— Здесь я, — собственно говоря, Йепп уже заполз к Браге в постель.

— Йепп, ты славно мне служил, но теперь со мной кончено.

Рохель затаилась под нитями сушеных яблок, среди реп, капустных кочанов и банок маринованного репчатого лука в погребе у раввина. Она толком не понимала, сколько прошло времени. Казалась, она всегда тут сидела и ничего другого не знала и не видела. Наконец кто-то окликнул ее. Рабби Ливо. Потом люк у нее над головой распахнулся.

— Нужно переправить тебя в Староновую синагогу. Идем, сейчас ночь. Никто не увидит.

В глубине души рабби знал, что нигде во всей Праге Рохель не будет в безопасности. Даже в самом Юденштадте про нее говорят всякое. Она ходячая цель для стрел хулы и камней ненависти. Везде, для всех и каждого. Ее больше нельзя назвать честной женщиной. Что может быть хуже?

— Я уже со всем смирилась, — проговорила Рохель.