Книга сияния

Он держал ее голову у себя на коленях. А затем поднял Рохель, набросил ей на плечи покрывало и повернул лицом к себе. Взял полотенце и принялся растирать ее слипшиеся от тины волосы. Послюнил край полотенца и начал отчищать грязь. Волосы у нее были еще короче, чем у него, и стояли торчком по всей голове.

— Когда я была под водой, мне показалось, будто я увидела рыбу.

И тут Рохель вспомнила воду миквы, воду в голубом тазу, в котором, как она себе воображала, ее купала мама, все свои слезы за всю жизнь. Она барахталась под водой. Поверхность казалась далеко-далеко. Даже не задумываясь о том, что она делает, Рохель сбросила со своей груди покрывало. И Йосель не смог отвести взгляда. Он все смотрел и смотрел.

Тогда она взяла его за руки и потянула к себе.

— Вот так, — сказала Рохель, показывая ему, как ее гладить. Затем она закрыла глаза и запрокинула голову. Рот Йоселя последовал за его пальцами. Он стал целовать ее шею, плечи, груди, а затем и ее губы.

— Не останавливайся, никогда, никогда.

И вдруг Йосель резким движением набросил покрывало Рохели на грудь, а сам одним прыжком оказался в другом конце комнаты.

— Ты вернул ее к жизни. А я привел лекаря, — гудел Зеев, распахивая дверь. — И вот, посмотри.

Он поднял повыше кувшин сливовицы.

— Ах, жена, тебе уже лучше! Равви с нами пришел.

И не только равви. Следом за Зеевом вошли еврейский доктор, Перл и Йоханнес Кеплер, который нес на руках Карела. Освальд просунул морду в окно. А из-за Освальда нетерпеливо выглядывали женщины — из числа тех, что будто весь век живут у чужих окон.

— По-моему, она совсем неплохо выглядит, — заметила Перл, глядя на раскрасневшиеся щеки Рохели.

— Прикрой голову, жена, — приказал Зеев.

Перл ловко ухватила край покрывала и набросила Рохели на голову. Лекарь присел рядом на корточки, поставил на пол свой саквояж, приставил к груди Рохели какой-то инструмент в форме воронки и стал слушать, приложив ухо к узкому концу. Затем лекарь приложил ладонь к шее Рохели, приподнял ей веки, велел открыть рот и высунуть язык.

— Я не знаю, как долго она была под водой, — ломая руки, сообщил лекарю Зеев. — Ведь вода сейчас ледяная, совсем ледяная, чистый лед. Ах, жена моя. Знаете, рабби, однажды утром я ей сказал: «Как нам повезло, мы живем в теплой комнате». Пей, Рохель, пей, жена. Мне тоже нужно немного глотнуть. Подумать только — ты чуть было не утонула!

Поднеся кувшин ко рту, Зеев сделал изрядный глоток и вытер рот рукавом.

— Однажды Освальд очень скверно упал, наступив в ямку от выпавшего булыжника, — начал Карел, — и все тогда советовали мне его пристрелить. А я нянчил его днем и ночью, ночью и днем.

— Слушай, Карел, нам сейчас не до твоего мула, — Перл решительно не нравилось то, что она видела в комнате. Рохель лежала голая, под одной простыней, а Зеев, глупец, оставил ее наедине с Йоселем. Да, верно, Йосель просто голем. Но Зееву следует быть осторожнее. А еще и все эти не в меру любопытные соседки. Интересно, куда у всех чувство благопристойности подевалось?

— Пусть все уйдут, — приказала Перл. — И уберите животное из окна.

— Освальд не животное, — возразил Карел. — Он член моей семьи.

— Закройте окно. И все идите домой — мешайте там свою кашу.

— Фрау рабби Ливо, поймите, Освальд — одна из божьих тварей.

— И у нас у всех есть над ними власть, — парировала Перл. — А не наоборот.

— Мы все почувствовали дыхание смерти на наших щеках, — вставил Кеплер.

— А вы, герр Кеплер, что здесь делаете? — осведомилась Перл. — Из этой комнаты звезд не видно.

— Тс-с, — шикнул Зеев. — Мы же не хотим, чтобы у моей жены голова разболелась. Она пережила ужасное испытание. Почему ты была не дома, Рохель? Когда я вернулся и увидел, что тебя нет дома, я просто не знал, что думать. Ты могла умереть.

Лекарь закрыл свой саквояж и встал.

— Не думаю, что с ней что-то серьезное. Она молода, организм у нее сильный.

Подобно своей жене, рабби Ливо внимательно разглядывал Рохель. Когда они вошли в комнату, цветущие краски на ее лице померкли, она вдруг сделалась мертвенно-бледной, а теперь ее щеки пылали. Гигант взял часть одежды, скомкал ее и подложил Рохели под голову вместо подушки. Рохель молчала как рыба — впрочем, чему тут удивляться? Ведь Зеев говорит без умолку. Но боже, прости и помилуй… Раввин не смог удержаться, чтобы не оглядеть прелестное тело женщины, прикрытое покрывалами. Голые руки торчали наружу. Тонкие и крепкие. Прелестные, ничего не скажешь. Руки Перл давно уже покрывала бледная плоть, болтающаяся как цыплячья кожа, — пустая оболочка на костях. К тому же, когда они только вошли, молодая женщина лежала с непокрытой головой, и короткие волосы обрамляли ее очаровательное личико подобно волнистому кружеву. Ох, одной ногой в могиле — и все туда же. Седина в бороду, бес в ребро. Раввину стало так стыдно, что он отвернулся.

— Пусть мужчины препоручат ее заботе женщин, — с неожиданной резкостью произнес он. Затем крикнул своим дочерям, которые пристально глядели через стекло, войти в комнату, и захлопнул окно перед самым носом у Освальда.