Книга сновидений

Поэт любит шампиньоны, но никогда не видел трюфеля, тем более не знает, как они растут. Да и не нужно ему это — ведь он поэт. Он видит, что дочь хозяина коней, не слезая с лошади, уже о чем-то весело болтает с парубком Мыколой, как известно, красивым сам собою. Но — такая во всем этом гармония, плавность, теплота! Одним словом — предвечерье, то есть красота, которую можно найти только здесь, ближе к югу и к морю, сбоку от дороги из Киева в Одессу. И селение это было названо именно так — Боково, потому что сбоку от дороги, теми самыми людьми, что построили первые, крытые камышом дома, и посадили первые, на голых степных склонах, акации.

— Их ищут при помощи свиней, — продолжил рассказ о трюфелях Сказочник, не помня их настоящего, не иностранного названия. — Берется свинка, лучше поросенок, не так чтоб очень маленькая, но чтоб была возможность справиться, привязывается на веревку, чтоб не убежала, и все, можно идти искать. Главное, чтобы вовремя свинку от грибов оттащить. Эти кучи — результат свинского к грибам чувства и человеческой предприимчивости.

— Интересно, — кивнул Поэт, выдавая свое невнимание. Ему видно, как дочь хозяина коней, улыбаясь и смеясь, разговаривает теперь не только с Мыколой, но и с дядькой Павло.

— Эту девушку зовут Дульцинея, или Дуся, — подсказал Поэту Сказочник, проследив его взгляд. — Дуся Папелома, дочка того мужичка, в прошлом товарища, в настоящем господина, или пана — как здесь говорят, того, который разговаривал с Павло и препирался с Мыколой. Так что не сильно напрягай мозги в придумывании имени образу, который ты с моей и божьей помощью сейчас наблюдаешь. Не забывай — это пространство занято моими мыслями, чужие здесь так и останутся чужими, и то только в виде цитат.

— Есть у меня один недостаток, — немного помедлив, задумчиво произнес Поэт, ненадолго оторвавшись от наблюдения за предвечерьем и обдав Сказочника жутким "беломорным" выдохом, — мне иногда нравятся красивые девушки.

— А ты смени пиво и благоразумие на водку и смысл жизни, — возможно не к месту и не своими словами посоветовал Сказочник.

— Уже сменил.

Дуся, или Дульцинея, верхом на послушной лошади, добрый молодец Мыкола, еще нестарый, несколько вальяжный в отдыхе дядько, и разговор меж ними, одновременно достойный и озорной, ставок, а за ним несколько белеющих хат, и лес, хоть и не стеной, но подступающий к ним, неспешно, незаметно, неотвратимо.

— "Они пристрастились к этому, как утята к речке", — вспомнил Сказочник фразу, недавно прочитанную им в книжке "Generation X". Книжке, данной ему Поэтом в порыве альтруизма, в стремлении просвещения. — Не чувствуешь ли ты, а ты поэт, а значит можешь находиться здесь, но не всегда, а некоторое время — не забывай об этом, так вот, не чувствуешь ли ты, что эта фраза ненормальна? Что, состоя из вроде бы правильных звуков и понятных слов, из двух несложных словосочетаний, она, тем не менее, кричит, что ненормальна?

Поэт ничего не ответил, но прислушался к словам не слишком образованного, но иногда что-то там читающего собеседника.

— Или еще страшнее: "Таков этот мир. Уж поверьте!" — привел еще одну короткую цитату Сказочник из той же книжки. — Какое ж это новое? Это продолжение старого! — возмутился он. — Тамошнее новое, там же и высказанное, и там как новое воспринятое, есть продолжение ихнего, им родимого старого. Этот парень так и не смог полностью избавиться от него. Но вернемся к утятам…

— Коупленд, Дуглас Коупленд, — подсказал фамилию автора Поэт.

— Весь мой мягкий мир может развалиться лишь от одного звучания такой фамилии… — едва не вздрогнул Сказочник.