Книга судьбы

В тот год произошло еще одно семейное событие: после долгих споров и ссор Фаати выдали замуж. Наученный на моем примере Махмуд твердо вознамерился подобрать Фаати в мужья такого же благочестивого торговца, как он сам. Фаати в отличие от меня была кроткой, ее ничего не стоило запугать, и она не посмела отказать жениху, которого привел Махмуд, хотя этот человек был ей противен. Очевидно, то наказание, которому я когда-то подверглась на глазах у младшей сестренки, так потрясло ее, что она навеки утратила отвагу и способность постоять за себя. В итоге обязанность защищать ее права легла на мои плечи, и в семье окончательно утвердилась моя репутация зачинщицы свар.

На этот раз я все же повела себя умнее. Не ввязываясь в споры с Махмудом или с матушкой, я потихоньку от них поговорила с отцом. Я объяснила ему, что переживает Фаати, и просила его не делать несчастной также и вторую дочь – не принуждать ее к нежеланному браку Хотя все, конечно, сообразили, кто повлиял на решение отца, и Махмуд возненавидел меня пуще прежнего, по крайней мере та свадьба не состоялась. А теперь Фаати вышла замуж за другого жениха, которого представил ей дядя Аббас.

Садег-хан, муж Фаати, красивый, добрый и образованный молодой человек, происходил из культурной семьи среднего класса и работал бухгалтером в государственной организации. Богат он не был, “жил на одну зарплату”, как презрительно отзывался Махмуд, но Фаати была с ним счастлива, и нам с мальчиками он тоже нравился. Понимая, как Сиамак и Масуд нуждаются в отце, Садег-хан постарался сблизиться с ними, часто брал их с собой на прогулки или устраивал для них какие-нибудь развлечения.

Наша жизнь, можно сказать, вошла в колею. Работа мне нравилась, появились подруги, с которыми мы за обедом или в минуты, когда нечем было больше заняться, обменивались шутками и сплетнями, смеялись. Мы частенько обсуждали господина Ширзади, одного из руководителей отдела, который невзлюбил меня и придирался ко всему, что бы я ни сделала. Все считали его тонким человеком и прекрасным поэтом, но я от него ничего не видела, кроме враждебности и раздражения, так что старалась не перебегать ему дорожку и не давать повода для придирок. И все же он постоянно сыпал насмешками, ехидными замечаниями, намекал, что наняли меня благодаря личным связям, а так-то я для этой должности не гожусь. Подруги уговаривали меня не обращать внимания, дескать, такой уж у человека характер, но я не могла не чувствовать, что ко мне он расположен хуже, чем ко всем остальным. Я знала, что за спиной он называет меня “красоткой господина Заргара”. И я тоже невзлюбила этого неприятного человека.

– Уж на кого на кого, а на поэта он меньше всего похож, – говорила я подругам. – Больше на мафиозо. У поэта душа должна быть тонкая, а не состоять сплошь из высокомерия, досады и злобы. Да и стихи-то вряд ли его: засадил какого-нибудь несчастного поэта в тюрьму и под дулом пистолета заставил его писать стихи, чтобы их присвоить.

И все смеялись. Очевидно, моя болтовня в конце концов дошла и до господи Ширзади. Однажды он прицепился к нескольким незначительным опечаткам, разодрал десятистраничный отчет, над которым я немало потрудилась, и швырнул клочья мне на стол. Я сорвалась, закричала:

– Да что с вами такое? Только и ищете предлога, чтобы придраться к моей работе? Чем я вам навредила, за что вы мстите?

– Уф! Мне вы навредить не в силах, – прорычал он. – Я вас давно разгадал. Думаете, я такой же, как Заргар и Мотамеди, и сумеете обвести меня вокруг пальца? Я таких, как вы, хорошо знаю.

Меня трясло от гнева, резкий ответ уже готов был сорваться с моих губ, но тут вошел господин Заргар и спросил:

– Что происходит? В чем дело, господин Ширзади?

– В чем дело? – огрызнулся он. – Эта женщина не умеет как следует работать. Задержала отчет на два дня и подала его мне – ошибка на ошибке. Вот что бывает, когда нанимают неграмотную женщину лишь потому, что она смазлива и у нее есть связи. Расхлебывайте теперь последствия!

– Придержите язык, – оборвал его господин Заргар. – Это неприлично. Зайдите ко мне в кабинет, нам с вами нужно поговорить.

И он чуть ли не силой загнал господина Ширзади к себе в кабинет, подталкивая его в спину.

Я уронила голову на руки, изо всех сил стараясь не расплакаться. Друзья собрались вокруг и пытались меня утешить. Аббас-Али, уборщик – он всегда старался хоть немного помочь – принес стакан горячей воды и карамельки, и я вновь занялась делом.

Час спустя господи Ширзади вошел, остановился перед моим столом и, не глядя мне в глаза, кое-как выговорил:

– Виноват. Прошу прошения. – И тут же вышел.

В изумлении я оглянулась на господина Заргара, который остановился в дверях, и спросила:

– Что это значит?

– Ничего. Забудьте эту историю, хорошо? Таков уж он. Хороший человек с добрым сердцем, но в некоторых вопросах он принципиален и нетерпим.

– Почему же он нетерпим ко мне?

– Не лично к вам. Для него неприемлемо нарушение чьих-либо прав.

– Чьи же права я нарушила?