Его слова молотом били меня в голову, глаза горели сухим огнем, внутри закипала ярость. Будь я проклята за то, что обратилась к Махмуду! Как могла я умолять о помощи лицемера, не имевшего никакого касательства к Богу? Сжав зубы, я закуталась в чадру, обернулась лицом к брату и крикнула:
– Скажи! Скажи это вслух: “Я использовал его, когда мне было надо, а теперь он не нужен, и всем, что сделано вместе, я попользуюсь сам!” Глупец! Аллах скорбит, взирая на таких слуг, как ты.
И я с проклятиями выбежала из его дома. Каждая жилка в моем теле трепетала гневом.
Две недели понадобилось нам, чтобы найти Хамида в тюрьме Эвин. Каждый день я надевала чадру и с родителями Хамида или одна шла туда, искала начальство или хоть кого-нибудь, кто мог бы предоставить мне надежные сведения. Сам факт преступления отрицать было невозможно: фотографии Хамида на митингах, его речи, написанные им статьи безусловно доказывали его вину. Я так и не узнала, предстал ли он перед судом, и если его судили, то когда.
Через полтора месяца после ареста, в очередной наш визит в тюрьму, нас с отцом Хамида провели в какое-то помещение.
– Неужели нам наконец дадут свидание? – шепнула я свекру.
Мы оба ждали, взволнованные. Несколько минут спустя вошел охранник с каким-то пакетом. Он положил пакет на стол и сказал:
– Вот его личные вещи.
Я уставилась на него, не понимая, что это значит. Он повысил голос: – Вы – родственники Хамида Солтани? Он был казнен позавчера. Можете забрать вещи.
Меня словно било током, все тело неудержимо содрогалось. Я оглянулась на отца Хамида. Побелев, как мел, хватаясь обеими руками за грудь, он рухнул на стул. Я хотела подойти к нему – ноги не слушались. Голова закружилась, и на какое-то время я перестала видеть и чувствовать.
Очнулась я от воя сирены. Открыла глаза. Отца Хамида увезли в реанимацию, меня – в приемный покой. Нужно было известить семью. Я припомнила номера телефонов Фаати и Мансуре и продиктовала их медсестре.
Отца Хамида оставили в больнице, но меня отпустили домой в тот же вечер. Я не могла смотреть в глаза детям. Я не знала, много ли им уже известно, не знала, что и как им сказать. Да и сил не было ни говорить, ни даже плакать. Меня так накачали успокоительным, что вскоре я провалилась в темный, тяжкий сон.
Три дня понадобилось мне, чтобы выйти из этого состояния – потрясения, бреда, три дня понадобилось отцу Хамида, чтобы проиграть битву и обрести наконец вечный мир и свободу. Узнав о его смерти, я смогла выговорить лишь: “Он счастлив! Теперь ничто не потревожит его покой”.
Как я ему завидовала!
Заупокойную службу провели сразу и по отцу, и по сыну, и могли оплакивать Хамида, не страшась расправы. Печальные лица сыновей, опухшие от слез глаза, черные одежды – сердце надрывалось. А я на этой церемонии все вспоминала свою жизнь с Хамидом, перебирала счастливые минуты – всего-то и был тот месяц на берегу Каспия. Из моих родственников пришли только матушка и Фаати.
Мы оставались в доме свекрови до церемонии седьмого дня. Я никак не могла сообразить, где же Ширин. То и дело спрашивала Фаати, но не слышала ответа и через час спрашивала снова.
Мать Хамида была в ужасном состоянии. Фаати уверяла, что ей тоже долго не жить. Она говорила без умолку, и ее невозможно было слушать без слез. Я удивлялась тому, как много она говорила. В несчастье я замолкаю, погружаюсь в мрачные мысли, сажусь и гляжу в одну точку. А она то обнимала моих сыновей, говоря, что от них пахнет Хамидом, то отталкивала их с криком: “Зачем они мне, раз Хамида нет?” Она звала мужа и стенала: “Будь со мной ага Мортеза, я бы еще могла это вынести”, а потом благодарила Аллаха за то, что он умер и не страдает вместе с ней.
Я понимала, как горюют мои мальчики, и видела, что в такой обстановке они быстро сломаются. Я попросила мужа Фаати, Садега-агу, увести их к себе. Сиамак рад был уйти из дома скорби, но Масуд, прижимаясь ко мне, заспорил:
– Мы уйдем, а ты будешь все время плакать, и тебе станет плохо.
Я пообещала ему беречь себя, сказала, что со мной ничего не случится. Когда дети ушли, с моего сердца словно сняли крышку – слезы, которые я сдерживала при них, наконец-то хлынули, и я уже не дышала, но всхлипывала.
Вернувшись домой, я сказала себе: впредь мне нельзя скорбеть и времени терять тоже нельзя. Неотложные проблемы требовали забыть о трауре. Дети запустили занятия в школе, а экзамены уже надвигались, главное же, нужно было срочно найти работу – у нас не осталось никакого источника дохода. Последние месяцы нам помогал отец Хамида, а теперь и его нет. Нужно было что придумать. Искать себе место.