И еще одна проблема не давала мне покоя. В доме свекрови я слышала разговор тети Хамида и жены его дяди – они были в той же комнате, где я прилегла. Тут-то и выяснилось, что дед Хамида завещал дом, в котором мы жили, всем своим детям. Из уважения к матери и ради отца Хамида, который полностью содержал Биби и заботился о ней, дядья и тети Хамида не требовали своей доли – но теперь, когда не стало ни Биби, ни их брата, они не видели причины отказываться от наследства. Через несколько дней при мне же заговорили зятья Хамида. Муж Монир сказал:
– По закону, если сын умирает раньше отца, его семья теряет право на наследство. Спроси кого хочешь…
Как странно, что среди этой суеты и многолюдства я слышала как раз те разговоры, от которых зависела дальнейшая наша жизнь.
Одно было хорошо: угроза нашему существованию вынудила меня скорее покончить с трауром и приглушила скорбь по Хамиду. Темные одинокие ночи наполнялись не столько печалью, сколько мучительным беспокойством. Я не могла спать, не могла даже посидеть спокойно – я бродила по дому, что-то прикидывая, а порой и рассуждая сама с собой вслух, точно помешанная. Все двери передо мной закрылись. Без работы, без Хамида, без поддержки его отца, без дома, без доли в наследстве, с клеймом на лбу – вдова казненного коммуниста – как могла я спасти детей от бури и доставить их в безопасную гавань?
“Отец, где ты? Видишь ли, как сбылось твое пророчество: твоя дочь одна, всеми покинута. О, если бы ты был со мной!”
Однажды поздно ночью, когда я, словно лунатик, бродила по дому, меня напугал звонок телефона. Кто бы это мог быть в такой час? Я вяла трубку. Далекий голос позвал:
– Масум, это ты? Дорогая моя, неужели правда, что Хамид… что Хамида больше нет?
– Парванэ? Где ты? Как ты узнала? – вскрикнула я, и слезы заструились по щекам.
– Значит, правда? Я услышала сегодня по иранскому радио.
– Да, правда, – подтвердила я. – И Хамида, и его отца.
– Как? Что случилось с отцом?
– Инфаркт, – сказала я. – Он умер от горя.
– О, дорогая моя, ты осталась совсем одна. Братья помогают тебе?
– Что ты! Они ради меня и шагу не ступят. Они и на похороны не пришли, не выразили даже притворного соболезнования.
– По крайней мере у тебя есть работа, ты не нуждаешься.
– Какая работа? Меня вычистили.
– Как это? Что значит “вычистили”?
– Это значит – уволили.
– Почему? И с двумя детьми… что же ты будешь делать?
– С тремя.
– С тремя? Когда ты успела? Как давно мы не разговаривали?
– Долго… два с половиной года. Дочери уже полтора.
– Аллах накажет их! – сказала Парванэ. – Помнишь, как ты их защищала? Говорила, что мы самодовольны и безнравственны, что мы обманывали народ, мы предатели, и настала пора перевернуть страну с головы на ноги, народ вернет себе права и все, что законно должно принадлежать ему… И вот чем это для тебя кончилось. Если тебе нужны деньги, если тебе нужна помощь, пожалуйста, скажи мне! Договорились?
Слезы душили меня.
– Что такое? – всполошилась Парванэ. – Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь!
Мне вдруг припомнилась строчка из стихотворения, и я сказала: “Не страшны попреки врага, страшно удостоиться жалости друга”.
Парванэ помолчала с минуту и сказала:
– Прости меня, Масум. Пожалуйста, прости. Клянусь – нечаянно сорвалось. Ты же меня знаешь, я ничего не умею держать в себе. Мне очень тебя жаль, я просто не знаю, что и сказать. Я-то думала, твои мечты осуществились и ты живешь счастливо. Мне такое и в голову не приходило. Я тебя очень люблю, ты же знаешь. Ты мне ближе родной сестры. Если уж мы с тобой не станем помогать друг другу, на кого тогда и надеяться? Поклянись мне жизнями детей, что скажешь мне, если у тебя в чем-то появится нужда.
– Спасибо, скажу, – ответила я. – Даже просто услышать твой голос – и то поддержка. Сейчас мне больше всего недостает уверенности, а твой голос вернул мне ее. Вот что мне нужно: чтобы мы друг друга не потеряли.
Я перебрала различные варианты работы. Снова шить? Эту работу я терпеть не могла, но, кажется, была на нее обречена. Госпожа Парвин обещала помочь, но у нее у самой почти не оставалось заказчиков. Я понимала, что ни одна государственная организация меня не примет, да и в частных компаниях действовали отборочные комитеты, сотрудничавшие с правительством, и их я тоже не имела шансов пройти. Разве что какое-нибудь маленькое предприятие? Но и там ничего не получалось: экономика была в упадке, никому не требовались новые работники. Я взялась бы даже готовить соленья или повидло и сдавать в бакалейный магазин или же брать заказы и печь торты, пирожные, что-то еще делать – но как? Опыта у меня никакого не было.