Книга судьбы

Однажды Садег-ага позвонил мне и предупредил, что моджахеды готовят на следующий день крупную демонстрацию. С самого утра я зорким соколом следила за Сиамаком. Он надел джинсы и кеды и хотел выйти – дескать, надо что-то купить в магазине. Вместо него я послала за покупками Масуда. Время шло, Сиамак все больше нервничал. Он вышел во двор, какое-то время возился с посадками, потом взял шланг и стал поливать клумбы, все время уголком глаза косясь на окна. Я притворилась, будто прибираю в подвале, а сама из-под навеса караулила сына. Он осторожно положил шланг и на цыпочках двинулся к двери. Я взлетела по ступенькам подвала и добежала до двери раньше него. Раскинув руки, я вцепилась в косяки.

– Довольно! – крикнул он. – Мне нужно выйти. Не смей обращаться со мной, как с ребенком! Надоело.

– Сегодня ты выйдешь из дома только через мой труп, – крикнула я в ответ.

Сиамак шагнул ко мне. Масуд беззаветно кинулся мне на помощь, вклинился между нами, и тот гнев, который Сиамак не мог выплеснуть на меня, обрушился на его брата. Он принялся колотить его руками и ногами, шипя сквозь стиснутые зубы:

– Проваливай, заморыш! Кем ты себя вообразил? Не вмешивайся, дохлятина!

Масуд пытался его урезонить, но Сиамак заорал:

– Заткнись! Не твое дело! – И так сильно ударил Масуда в лицо, что тот упал.

Я заплакала, приговаривая:

– Старший сын должен быть опорой семьи. Я-то думала, он займет опустевшее место отца, а теперь он готов променять меня на чужих людей, хоть я на коленях прошу его не выходить из дома – сегодня, только сегодня.

– Почему не выходить? – рявкнул он.

– Потому что я тебя люблю, потому что не хочу потерять тебя, как твоего отца.

– Что ж ты не остановила моего отца-коммуниста?

– С ним я справиться не могла. Я делала все, но он был сильнее меня. Но ты мое дитя – если я не смогу тебя остановить, лучше бы мне умереть.

Сиамак ткнул пальцем в Масуда и крикнул:

– Выпусти меня, не то я его убью!

– Нет, меня убей. Я все равно умру, если с тобой что-нибудь случится – так убей меня сам.

Он заплакал от ярости. Еще с минуту глядел на меня – потом развернулся и ушел в дом. Скинув кеды, он уселся, скрестив ноги, на деревянную кровать на террасе перед комнатами Биби.

Через четверть часа я попросила Ширин:

– Сходи, поцелуй брата: он расстроен.

Ширин подбежала к нему, с трудом залезла на кровать, приласкалась – но Сиамак оттолкнул ее руку и пробурчал:

– Оставь меня в покое!

Я подошла, спустила Ширин на пол и сказала:

– Сынок, я понимаю, как интересно принадлежать к политической партии и совершать подвиги. Мечтать о спасении народа и всего человечества – блаженство! Но знаешь ли ты, что стоит за этими разговорами и куда они ведут? Что именно ты хочешь изменить? Ради чего готов рисковать своей жизнью? Готов ли пожертвовать собой затем, чтобы одна группа людей поубивала другую и заполучила богатство и власть? Этого ты хочешь?

– Нет! – сказал он. – Ты не понимаешь. Ты ничего не знаешь об этой организации. Они хотят справедливости для всех.

– Сердце мое, все так говорят. Ты слышал, чтобы хоть один властолюбец признался, что вовсе не стремится к всеобщей справедливости? Но справедливость для них состоит в том, чтобы их группа пришла к власти, а если кто-то встанет у них на пути, они его быстренько спровадят в ад.

– Мама, ты хоть одну их книгу читала? – спросил Сиамак. – Слышала хоть одну речь?

– Нет, дорогой. Довольно и того, что ты читаешь их книги и слушаешь их речи. Ты считаешь, правда за ними?

– Да, разумеется! И ты бы так думала, если бы вслушалась!

– А как насчет других партий и групп? Их книги ты тоже читал? Их речи слушал?

– Нет, зачем мне это? Я и так знаю, о чем они говорят.

– Но погоди, так ведь неправильно, – возразила я. – Рано еще утверждать, будто ты нашел верный путь и готов пожертвовать ради этой правды своей жизнью. Вдруг другие предлагают что-то получше? Много ли мнений и идеологий ты изучил – без предубеждения, – прежде чем принял это решение? Прочел ли хоть одну из отцовских книг?

– Нет, его путь был неверным. Они все были атеисты, а то и прямо безбожники.

– Тем не менее он всегда считал, что знает верный путь к спасению человечества и установлению всеобщей справедливости. И он сделал этот выбор после многих лет учения и раздумий. А ты – хотя у тебя нет пока и сотой доли его знаний – говоришь, что он зря сгубил свою жизнь, что погиб, избрав дурной путь. Может быть, ты и прав – я и сама так считаю. Но задумайся: если при всем его опыте твой отец так горько ошибся, не ошибешься ли и ты? Ты даже по имени не знаком с различными школами политической мысли и философии. Подумай, сын мой. Жизнь – самое драгоценное, что у тебя есть. Нельзя опрометчиво рисковать ею, ибо если допустишь ошибку, обратно уже не вернешься.

– Ты ничего не знаешь об этой организации и сомневаешься в этих людях безо всякой на то причины, – упорствовал Сиамак. – Ты заведомо решила, что они обманщики.