Книга судьбы

– Ты прав, о них я мало что знаю – но одно мне известно: люди, использующие в собственных целях чувства неопытных и невинных юнцов, бесчестны. Я тебя не на помойке нашла, чтобы вот так просто отдать какому-нибудь рвущемуся к власти негодяю.

Я поныне горда решительностью и отвагой, которые проявила в тот день. Ко второй половине дня просочились слухи об арестах и убийствах, началось всеобщее смятение. Каждый день Сиамак узнавал об очередном аресте товарищей. Их руководство ушло в подполье или бежало, а молодежь расстреливали десятками.

Каждое утро по телевизору сообщали имена казненных, и мы с Сиамаком в ужасе слушали этот нескончаемый перечень. Услышав знакомое имя, Сиамак ревел, точно пленный тигр, а я и представить себе не могла, что же чувствуют родители этих мальчиков и девочек, когда имя их убитого ребенка произносят с экрана. И я в своем эгоизме благодарила Аллаха за то, что мне удалось в роковой день удержать сына дома.

Люди реагировали по-разному. Одни онемели от ужаса, кому-то было все равно, кто-то нервничал, а кто-то был доволен. Трудно было поверить, чтобы в обществе, недавно с виду едином, теперь проявлялись столь несхожие чувства.

Однажды я столкнулась с бывшим коллегой, который сильно увлекался политикой. Он поглядел на меня и спросил:

– В чем дело, госпожа Садеги? Выглядите так, словно у вас все корабли потонули.

– А вас не тревожит ситуация – и известия, которые мы получаем каждый день? – удивилась я.

– Нет! По-моему, все идет именно так, как надо.

В начале лета мы переехали в отведенное нам помещение при доме свекрови. Нелегко было покидать дом, где я прожила семнадцать лет. Каждый кирпич в нем хранил воспоминания и подсказывал их мне. Со временем ведь трудно бывает расстаться даже с печальными воспоминаниями. Мы все еще называли гостиную “комнатой Шахрзад”, а первый этаж – “домом Биби”. Запах Хамида все еще чуялся в каждом углу, я все еще находила там и сям его вещи. Лучшие годы моей жизни прошли в этом доме.

Пришлось отчитать себя: выбора не оставалось. И я начала паковать вещи. Кое-что продала, кое-что выбросила, остальное раздарила. Фаати советовала мне:

– Сохрани мебель. Вдруг ты однажды переедешь в больший дом. Зачем же отдавать диваны? Ты и купила-то их в первый год революции, помнишь?

– О, сколько тогда было надежд! Мне казалось – начинается сказочная жизнь! Но к чему мне теперь эти диваны? Большого дома у меня теперь не будет – во всяком случае не скоро, – а комнатки у свекрови очень малы. Да я и не собираюсь устраивать вечеринки. Возьму с собой только необходимое.

Новое наше жилье состояло из двух смежных комнат, а гараж переделали в гостиную и кухню. Ванная и туалет были пристроены к дому, но попасть в них можно было только снаружи. Я поселила в одной комнате мальчиков, а себе с Ширин взяла другую. Мы втиснули в спальни парты мальчиков, мой стол, печатную и швейную машинку, а на кухне поместились два небольших дивана, журнальный столик и телевизор. Из всех трех помещений можно было выйти в сад – большой, с круглым бассейном посередине. Дом свекрови располагался на дальнем конце сада.

Когда из старого дома вывезли всю мебель, я прошлась по комнатам, провела рукой по стенам, которые стали свидетелями моей жизни, и попрощалась. Я поднялась на крышу и повторила “путь отступления” вплоть до соседского дома. Я полила старые деревья во дворе и сквозь пыльные окна заглянула в комнаты Биби. Не так давно этот дом был полон жизни. Я осушила глаза и с тяжелым сердцем закрыла за собой дверь, распрощавшись с этим отрезком жизни, с молодостью и счастьем. Я ушла.

Глава седьмая

Детей переезд расстроил, суета и беспорядок добавили им огорчения, и свое недовольство они выражали упрямым отказом хоть в чем-нибудь мне помочь. Сиамак распростерся на кровати – матрас так и остался лежать криво – и заслонил глаза рукой, а Масуд сидел на корточках под стеной сада, уткнувшись подбородком в колени, и кусками известки, оставшимися после ремонта, чертил линии на кирпичах. Хорошо хоть Ширин оставалась у госпожи Парвин и мне не приходилось думать еще и о ней.

Мне бы не хватило сил справиться со всем в одиночку, но нельзя было принуждать мальчиков. Судя по их напряженному молчанию, малейшего повода им хватит для крика и ссоры. Я зашла в одну комнату, глубоко вздохнула, протолкнула застрявший в горле ком и попыталась успокоиться и придумать, как уговорить сыновей. Потом я заварила чай и сходила в пекарню на углу, там как раз пекли свежий хлеб. Я взяла две большие лепешки и тихонько вернулась домой. Расстелила в саду ковер, накрыла чай, подала хлеб, масло, сыр, поставила вазу с фруктами и позвала мальчиков. Я знала, что они голодны – всего-то и съели по бутерброду в п утра, перед уходом из старого дома. Они заставили меня ждать, но запах свежего хлеба и огурцов, которые я очищала от кожуры, пробудил в них аппетит – и вот, точно пара настороженных уличных котов, они пробрались к ковру и начали есть. Когда же я убедилась, что дурное настроение сменилось удовольствием от вкусной еды и сытости, я сказала: