Книга судьбы

Мороз пробежал у меня вдоль позвоночника, холодный пот выступил на лбу. Тревожные вопросы осаждали мой разум. Что за план операции? Куда они ездил? Господи, с кем я живу, что за человек мой муж? Разумеется, я давно знала, что они борются против шаха и его режима, но чтобы они зашли так далеко! Мне казалось, все это по большей части интеллигентские разговоры – ну, листовки печатают, статьи пишут, издают, если получается, газеты или книги, читают лекции.

В ту ночь, дождавшись, чтобы Хамид пришел в спальню, я рассказала ему, что слышала их разговор. Я плакала и молила его оставить все это, подумать о себе и о детях.

– Слишком поздно, – ответил он. – Мне, конечно, не следовало обзаводиться семьей. Я тысячу раз говорил тебе, но ты не слушала. Я живу своими идеалами, мой долг – следовать им. Я не могу посвятить себя родным детям и забыть о тысячах несчастных детей, стонущих под тиранической пятой палача. Мы присягали бороться, чтобы спасти и освободить народ.

– Но эти планы безумно опасны! Неужели вы и правда собираетесь выступить с горсткой людей против армии, полиции и САВАК? Думаете всех победить и спасти народ? – взбунтовалась я.

– Мы должны что-то сделать, чтобы мир перестал воспринимать эту страну как оазис мира и стабильности. Нужно сотрясти основы, чтобы массы очнулись, избавились от страха и поверили, что даже самая могущественная власть не вечна. Тогда люди начнут присоединяться к нам.

– Наивный идеализм! Ничего из этого не выйдет, Хамид, а вас уничтожат! Хамид, мне так страшно!

– Потому что ты не веришь в наше дело. И хватит суетиться. То, что ты слышала, – просто разговоры. Мы сто раз составляли подобные планы, и ни один из них не был осуществлен. Не лишай ни себя, ни детей покоя из-за ерунды. Спи – и не вздумай заговорить об этом с Шахрзад.

Десять дней Хамид приходил и уходил, разносил вести и приказы неизвестным мне людям в неизвестные места, и в результате было принято решение: Шахрзад пока (“впредь до уведомления”) остается у нас, а мы должны вернуться к обычной жизни. Насколько удастся. И при этом никого у себя не принимать.

Не то чтобы обычно у нас было много посетителей, но теперь проблемой становился случайный визит моих родителей, госпожи Парвин или Фаати. Мы решили, что будем регулярно наведываться вместе с Биби и детьми к родителям Хамида, чтобы у тех не появилось желания посетить нас, а своим я сказала, что теперь у меня занятия в университете ежедневно и что к ним я сама загляну, когда сумею. Более того: я попросила разрешения оставлять у них детей на время моих занятий. И все равно кто-то порой появлялся у нас. В таких случаях Шахрзад запиралась в гостиной, а незваному гостю мы врали, будто не можем найти ключ от комнаты.

Так Шахрзад и жила с нами. Она пыталась помогать мне по дому, но ничего в этом не смыслила и первая же сама над собой смеялась. Зато она подружилась с детьми и подолгу ласково, даже любовно возилась с Масудом. Днем, когда из школы возвращался Сиамак, она помогала ему делать задания, проверяла уроки и заставляла писать диктанты. А я снова стала ходить на занятия в университет, да еще и на курсы вождения: мы решили, что мне нужно научиться водить машину, это могло выручить в трудный момент, сулило большую безопасность для детей. “Ситроен” все еще стоял, накрытый, во дворе. Шахрзад и Хамид пришли к выводу, что машина не навлекла на себя никаких подозрений – я спокойно могла садиться за руль.

Масуд не отлипал от нашей гостьи, он все время старался чем-нибудь ее порадовать. Он нарисовал дом и сказал ей, что это их дом: когда он вырастет, он построит точно такой дом, женится на Шахрзад, и они будут жить там вместе. Шахрзад повесила эту картину на стену. Отправляясь со мной в магазин, Масуд упрашивал меня купить разные вкусности, чтобы угостить Шахрзад. В солнечные дни он находил для нее подарочки в саду. Цветов в эту пору года не было, но Масуд обрывал бутоны с колючего куста химонанта (мы зовем его “ледяным цветком”) и, расцарапав все пальцы, преподносил свою добычу тетушке Шери, а она принимала эти лепестки, словно драгоценности.

Чем дольше Шахрзад жила у нас, тем больше я о ней узнавала. Она была на самом деле очень простой. Красивой я бы ее не назвала, но привлекательной, даже очаровательной. Однажды после душа она попросила меня остричь ей волосы накоротко.

– Лучше я посушу их феном, – предложила я. – Они хорошо лягут и это будет красиво.

Шахрзад не стала спорить. Масуд стоял и внимательно следил, как я укладываю ей волосы. Он любил все красивое, с удовольствием смотрел, как женщины наводят на себя лоск. Он всегда замечал, если я наносила на губы хотя бы самый бледный оттенок помады, и делал мне на свой лад комплименты, но особенно любил, когда я пользовалась красной, яркой помадой. Теперь же, дождавшись, чтобы я расчесала Шахрзад волосы, он схватил красную помаду и попросил:

– Тетя Шери, покрась себе!

Шахрзад вопросительно глянула на меня.

– Накрась губы! – сказала и я. – Ничего страшного.

– Нет, я стесняюсь.

– Кого ты стесняешься? Меня или Масуда? И что дурного в капельке помады?