Книга судьи

Лишка сидела в башне. Дни походили один на другой, как капли дождя: все та же еда, все тот же серый свет за окном и все те же вопросы. Князь навещал пленницу почти каждое утро. Садился на стул, который стражник устанавливал в коморке специально перед его приходом, и спрашивал, спрашивал. Он спрашивал — она молчала. Вол такая невеселая игра. Иногда ночами Лишка думала, а не рассказать, ли действительно ему все, что с ней случилось. Сильный и умный князь мог бы, наверное, и понять, да и помочь: не делом, так хоть советом. Но потом, прокрутив в голове свою речь, девочка убеждалась, что в ее рассказе столько дырок, столько нестыковок и странностей, что поверить в него постороннему человеку будет сложно. Кроме того, с ней были связаны другие люди. А вдруг ее рассказ повредит тем. кто жил в скиту, или Таре, да и Юрок… Что она о нем знает? Возведет на человека напраслину, а ведь он ее, скорее всего, спас. Так и топтались на одном месте князь и его пленница. Княжича же Лишка с того дня не видела. Да и где увидеть? Единственное окно располагалось гак высоко, что пленница, как ни старалась, дотянуться до него не могла. Одна радость — долетал через него уличный шум. Башня, в которой Лишку держали, как раз боком подпирала рыночную площадь, и хоть темница находилась высоко, а все-таки гул большого торжища было слышно. Еще до свету просыпалась девочка с боем торгового колокола. И уже грохотали мимо дворца телеги, цокали копытами ослики, криками прокладывали себе дорогу торговки рыбой, спешащие занять места получше. Потом площадь заполнялась голосами, топотом ног, стуком, шлепками, бряканьем, звоном, визгом, смехом, проклятьями и божбой — в общем, всем тем, без чего торговля не обходится. Редко, но долетала до Лишки и музыка. Тогда ясно было, что в городе скоморохи. В такие минуты девочке было особенно горько, уж больно хотелось посмотреть представление. К вечеру оживление на площади спадало, и просыпались едальни. Стук кружек, смех, пение, хрипловатые выкрики, а иногда и звуки потасовок — вот обычный вечерний концерт. Лишка привыкла к такому распорядку. От нечего делать всегда внимательно вслушивалась в долетающий шум, пытаясь разобраться в гуле голосов и хоть по обрывкам фраз составить себе представление о том, что делается на воле. Вот и теперь девочка сидела, привычно прислушиваясь к происходящему на улице. Торг только начался, привычно бурлил молочный и рыбный ряд, стараясь поскорее распродать товар, глухо стучал рулонами суконный, звенела невдалеке кузница. Внезапно в знакомую симфонию звуков вплелся новый высокий, быстрый, какой-то даже слегка захлебывающийся голос. Девочка встрепенулась. Очевидно было, что это не торговец, нахваливающий свой товар — больно уж тревожной была интонация, больно длинной речь. Постепенно Лишка стала разбирать отдельные слова. — «Новый бог», «последний день», «отрекитесь» — звучали настойчиво и часто. Лязгнули ворота царского подворья, раздался свист, затем топот. «Стража на рынок пошла» — догадалась девочка. Высокий голос смолк, потревоженная площадь недовольно зашумела. Свист и топот какое-то время еще доносились, пока не затихли в отдалении. Девочка недоуменно пожала плечами — проповедник Нового бога здесь, в Каменце для нее был вновинку. Впрочем, зная терпимость князя, его уверенность в собственных силах и незыблемости принципа «чья власть, того и вера» допустить такое было вполне возможно. С другой стороны то, что стража кинулась ловить крикуна, показывало, отношение к таким пришельцам. Принесли похлебку, воду и лепешки. Лишка отвлеклась на еду. Когда от хлеба почти ничего не осталось, с площади снова долетели крики проповедника. Девочка отодвинула посуду встала около стены и в который раз безрезультатно попыталась дотянуться до окна. Сейчас пришелец разместился где-то совсем рядом с башней, речь его почти можно было разобрать. Высокий, звучный, хорошо поставленный, богатый интонациями голос призывал признать Нового бога и отвернуться от ложной веры, грозил скорыми карами отступникам, обещал знамения. Невольно Лишка заслушалась, так образно и увлекательно говорил проповедник. Снова лязгнули, открываясь, ворота, раздался свист. В ту же секунду проповедник умолк, толпа зашумела. «Почему его никто не задержит, — внезапно подумалось девочке, — ведь на площади так много народа?». Вопрос был не праздный и стоил обдумывания. Лишка повертела его со всех сторон, и в конце концов досадливо топнула ногой. Ничего она не знает, про этот город на самом деле, и никакой возможности во всем разобраться! Сидеть вот так, в полной изоляции было мучительно. Хуже всего было то, что, по всей видимости, башня была заговорена от колдовства. Во всяком случае, малых Лишкиных сил не хватало здесь даже на то, чтобы почувствовать движение силы, не говоря уж о чем то большем. Весь же ее вспомогательный, а точнее даже сказать, основной арсенал — травы, камни — отобрали еще тогда, в самый первый день. Сняли даже безобидный материн берестяной оберег! Девочка опять опустилась на солому, и стала грызть остатки лепешки. Время шло. Дождь снаружи усилился. Капли заколотили по бревнам стен, потекли ручейком через забранное решеткой оконце. Торг подходил к концу. Князь в этот день не появился. Лишка оттащила свою подстилку к дальней стене, чтоб набирающая на полу лужа не замочила и без того уже не вполне свежую солому, и легла, глядя в потолок. Внезапно в коридоре послышались шаги. В двери заворочался ключ. Девочка села, обхватила колени руками и опустила голову. Все допросы она проводила в такой позе. Дверь отворилась. Вошедший сделал несколько шагов и остановился прямо возле пленницы. На досках пола прямо около себя Лишка увидела носки сапог из хорошо выделанной кожи. Потом рядом с ними на пол опустилась такой знакомый мешок. Лишка встрепенулась и подняла глаза. Перед ней стоял княжич.