Книга тысячи и одной ночи. Том 2. Ночи 39-145

И старуха вернулась к Тадж-аль-Мулуку в тот же час, и, когда он увидал её, его сердце улетело от радости и веселья, и он поднялся ей навстречу и, взяв старуху за руки, посадил её с собою рядом. И старуха присела и, отдохнув, рассказала ему, что ей говорила Ситт Дунья. И, услышав это, Тадж-аль-Мулук обрадовался до крайней степени, и его грудь расширилась и расправилась, и веселье вошло в его сердце. «Моя нужда исполнена!» – подумал он и сказал старухе: «Может быть, ты возьмёшь от меня письмо к ней и принесёшь мне ответ». – «Слушаю и повинуюсь», – ответила старуха. И тут царевич приказал Азизу: «Подай мне чернильницу и бумагу и медный калам!» И когда Азиз принёс ему эти принадлежности, он взял калам в руки и написал такие стихи:

«Пишу я тебе, надежда моя, посланье
О том, как страдать в разлуке с тобою я должен,
И в первой строке: огонь разгорелся в сердце.
Вторая строка: о страсти моей и чувстве.
А в третьей строке: я жизнь потерял и стойкость,
В четвёртой строке: а страсть целиком осталась.
А в пятой строке: когда вас увидит глаз мой?
В шестой же строке: когда же придёт день встречи?»

А под этим он подписал: «Это письмо от пленён и в тюрьме томления заточён, быть из неё освобождён, если встречи и дит он, после того как в разлуке был разлукою с милыми терзаем и пыткою любви пытаем».

И он пролил слезы из глаз и написал такие два стиха:

«Пишу я тебе, и слезы мои струятся,
И нету конца слезам моих глаз вовеки,
На милость творца надежду пока храню я —
Быть может, с тобой и встретимся мы однажды».

Потом он свернул письмо и, запечатав его, отдал старухе и сказал ей: «Доставь его Ситт Дунья!» И она отвечала: «Слушаю и повинуюсь!» А затем Тадж-аль-Мулук дал ей тысячу динаров и сказал: «О матушка, прими это от меня в подарок, в знак любви», – и она взяла их от него и призвала на него милость и ушла. И она шла до тех пор, пока не пришла к Ситт Дунья, и та, увидав её, спросила: «О нянюшка, о каких нуждах он просит, мы исполним их». – «О госпожа, – ответила старуха, – он прислал со мною это письмо, и я не знаю, что в нем». И царевна взяла письмо, прочитала его и, поняв его смысл, воскликнула: «Откуда это и до чего я дошла, если этот купец посылает мне письма и просит встречи со мною!» И она стала бить себя по лицу и воскликнула: «Откуда мы явились, что дошли до торговцев! Ах, ах! Клянусь Аллахом, – воскликнула она, – если бы я не боялась Аллаха, я бы наверное убила его и распяла бы на дверях его лавки».

«А что такого в этом письме, что оно так встревожило тебе сердце и расстроило твой ум? – спросила старуха. – Глянь-ка, жалобы ли там на обиду или требование платы за материю?» – «Горе тебе, там не то: там только слова любви и страсти! – воскликнула царевна. – Все это из-за тебя, а иначе откуда этот сатана узнал бы меня». – «О госпожа, – ответила старуха, – ты сидишь в своём высоком дворце, и не достигнет тебя никто, даже летящая птица. Да будешь ты невредима, и да будет твоя юность свободна от упрёков и укоризны. Что тебе от лая собак, когда ты госпожа, дочь господина? Не взыщи же с меня за то, что я принесла тебе её письмо, не зная, что есть в нем. Тебе лучше будет, однако, дать ему ответ и пригрозить ему убийством. Запрети ему так болтать – он с этим покончит и не вернётся ни к чему подобному». – «Я боюсь, что, если я напишу ему, он позарится на меня», – сказала Ситт Дунья. По старуха молвила: «Когда он услышит угрозы и застращивание, он отступится от того, что начал». – «Подать чернильницу, бумагу и медный калам!» – крикнула тогда царевна, и, когда ей подали эти принадлежности, она написала такие стихи: