Книга тысячи и одной ночи. Том 6. Ночи 607-756.

И потом она сказала: «Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, я не такова, чтобы покинуть его из-за случайности времени и обмана дней. Ему принадлежит старая дружба, которой не забыть, и любовь, которая не износится, и мне всех достойнее терпеть с ним беды, как я вкусила с ним в радости».

И удивился Муавия её разуму, любви и верности и велел выдать ей десять тысяч дирхемов, и он отдал их бедуину, и тот взял свою жену и ушёл.

Рассказ о Дамре и его возлюбленной (ночи 693—695)

Рассказывают также[577], о счастливый царь, что Харун ар-Рашид однажды ночью томился бессонницей. И он послал за аль-Асмаи и Хусейном-аль-Хали и, призвав их, сказал: «Рассказывайте! И ты, о Хусейн, начинай». – «Хорошо, о повелитель правоверных, – ответил Хусейн. – В каком-то году спустился я в Басру, чтобы похвалить Мухаммеда ибн Сулеймана арРабии касыдой[578], и он принял её и приказал мне оставаться в Басре. И однажды я вышел на Мирбад[579] и выбрал путь по улице аль-Махалия, и поразила меня сильная жара. И я подошёл к большим воротам, чтобы попросить напиться, и вдруг увидел девушку, подобную качающейся ветви, с томными глазами, вытянутыми бровями в овальными щеками, и была она в рубашке гранатового цвета и плаще из Сана, и великая белизна её тела одолевала красноту её рубашки, из-под которой поблёскивали две груди, подобные гранатам, и живот, точно свёрток коптской материи со складками, похожими на свитки белой бумаги, наполненные мускусом. И на её шее, о повелитель правоверных, была ладанка из червонного золота, которая спускалась между грудей, а на блюде её лба был локон, подобный чёрной раковине, и брови её сходились, глаза были огромны и щеки овальны, а нос – с горбинкой, и под ним были уста, как кораллы, и жемчужные зубы, и благовония как бы одолели её. И была эта девушка смущена и растеряна и расхаживала в проходе дома, то уходя, то приходя, и ступала по печени влюблённых, и её ноги делали немым звон её ножных браслетов. И была она такова, как сказал о ней поэт:

Все частицы её прелестей нам
Присылают красоты образец.

И я преисполнился к ней почтения, о повелитель правоверных, и приблизился к ней, чтобы её приветствовать, и вдруг почувствовал, что и дом, и проход, и улица пропитаны запахом мускуса. И я пожелал ей мира, и она ответила мне неслышным голосом, с сердцем, сожжённым пламенем любви, и я сказал ей: «О госпожа, я – старик, чужеземец, и меня поразила жажда. Не прикажешь ли ты дать мне глоток воды, за который ты получишь небесную награду?» – «Отстань от меня, о старец, – ответила девушка, – мне некогда думать о воде и пище…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Шестьсот девяносто четвёртая ночь

Когда же настала шестьсот девяносто четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка ответила: „О старец, мне некогда думать о воде и пище“. И я спросил её: „По какой причине, госпожа?“ – „Потому что я люблю того, кто ко мне несправедлив, и хочу того, кто меня не хочет, – отвечала девушка, – и при этом я испытана наблюдением соглядатаев“. – „А разве есть, о госпожа, на всей шири земли кто-нибудь, кого ты хочешь и кто тебя не хочет?“ – спросил я. И девушка сказала: „Да, и это из-за избытка вложенной в него красоты совершенства и чванства“. – „А чего ты стоишь в этом проходе?“ – спросил я, и девушка сказала: „Здесь его дорога, „и теперь ему время проходить“. – «О госпожа, – спросил я её, – встречались ли вы когда-нибудь и вели ли беседу, которая вызвала эту тоску?“

И девушка тяжело вздохнула и пролила на щеки слезы, подобные росе, падающей на розу, и произнесла такие стихи:

«Мы были как пара веток ивы одной в саду, Вдыхали мы запах счастья, жизнь была сладостна, Но ветвь отделил одну нож режущий от другой – Кто видел, что одинокий ищет такого же?»