Книга утраченных сказаний. Том I

Тогда воздел Илуватар десницу, и не улыбался он уже, но плакал. И стала быть третья тема, ни в чем не похожая на предыдущие. И взрастала она над разноголосицей, пока, наконец, не увиделось, что две музыки звучат одновременно у ног Илуватара, безмерно различные меж собой. Одна, великая, была глубока и прекрасна, но пронизана неизбывной скорбью, в то время как вторая, наконец обретшая единство и собственный склад в себе, но громкая, пустая и надменная, победно ревела, как бы стремясь затопить первую. И все же, как ни пыталась вторая греметь как можно страшнее, неизменно оказывалось, что так или иначе она дополняет и оттеняет красу первой.

И в разгар сей порождающей эхо схватки, от которой сотрясались чертоги Илуватара и дрожь пронизывала темные пространства, Илуватар воздел над собой обе руки, и в одном непостижимом созвучии — необъятнее тверди небесной, великолепнее солнца, пронзительнее, нежели свет взора Илуватара, — музыка оборвалась и умолкла.

И тогда Илуватар молвил:

— Велики слава и мощь айнур, и Мэлько среди них изощрен в знаниях. Но пусть будет ведомо ему и каждому из айнур, что Я есмь Илуватар, и всему, что спели и сыграли вы, я есть причина — так! И причина не столько музыки, что творите вы в горних пределах, на радость мне и в удовольствие вам самим, но причина возникающих в музыке формы и сути, подобных форме и сути самих айнур, коих я создал, чтобы разделить с ними мое, Илуватара, собственное бытие. Может быть, я возлюблю эти порождения моей песни так же, как люблю айнур, порождение моих дум^[прим.4], а может быть, и больше. Ты же, Мэлько, узришь, что невозможно ни создать тему, чьим изначальным истоком не был бы Илуватар, ни изменить музыку помимо Илуватара. Тот же, кто попытается это содеять, обнаружит в конце концов, что лишь помог мне измыслить творение, еще более великолепное, и чудо, еще более причудливое. И вот! — чрез Мэлько в тот замысел, что я развернул пред вами, вошли ужас, подобный пламени, и гнев, подобный грому, и тоска, подобная черным водам, и зло, столь же далекое от света моего, сколь бездны запредельных пространств тьмы. Чрез него в лязге оглушающей музыки явились боль и страдание; и в смешении звуков родились жестокость, и ненасытность, и тьма, и гнилая трясина, и всяческое разложение — телесное или духовное, — и смрадный туман, и неистовый огнь, и беспощадный хлад, и смерть без надежды. И все это чрез него, но не от него. И узрит он, равно как и все вы, и как возгласят те создания, коим должно теперь обитать среди зла его и терпеть из-за Мэлько страдания и скорбь, ужас и злобу, что в конце все зло его оборачивается к вящей славе моей, и делает мою тему лишь более достойной того, чтобы быть услышанной, Жизнь — еще более достойной того, чтобы быть прожитой, а Мир — настолько чудеснее и удивительнее, что он будет назван величайшим и прекраснейшим из деяний Илуватара.

Айнур устрашили эти слова, и не все из сказанного они поняли, а Мэлько устыдился, а устыдившись — преисполнился гнева. Но тут Илуватар, видя их замешательство, восстал в славе своей и устремился из чертогов через светлые пространства, устроенные им для айнур, в пределы тьмы; и увлек он айнур за собой.

И вот, когда уже со всех сторон их окружало одно лишь отсутствие всего, они внезапно узрели чудесное видение непревзойденной красы там, где только что была пустота. И возгласил Илуватар:

— Узрите песнь вашу и вашу музыку! По мере того, как вы играли, музыка, повинуясь моей воле, обретала форму, и вот! теперь мир развертывается, и история его начинается так же, как развертывалась и начиналась моя тема в ваших руках. Каждый найдет в сем моем замысле те украшения и усовершенствования, что задумал он сам; и даже Мэлько обнаружит там сущности, пусть и противные моему разумению, что ухитрился он измыслить в своем сердце. Только увидит он, что они есть ничто иное, как часть целого, и дань величию целого. Единственное, что добавил я, — это огнь, дающий Жизнь и Бытие.

И вот, в сердце мира горело Сокровенное Пламя.

К восхищению айнур, у них на глазах мир сделался шаром в пустоте и отделился от нее; и возрадовались они, увидев свет — белый и золотой одновременно; и смеялись они, наслаждаясь красками, а величественный рев океана наполнил их томлением. Сердца их радовались воздуху и ветрам и всем породам земным — железу и камню, сребру и злату; однако из всего этого разнообразия наилучшей, и прекраснейшей, и достойнейшей хвалы сочли они воду. Поистине, из всех стихий мира вода хранит самое глубокое эхо Музыки Айнур, и многие из Сынов Человеческих спустя эпохи неутолимо будут внимать гласу Моря и тосковать, сами не зная о чем.