Книга, в которой слишком много меня

В норме, возможно, я бы даже постаралась об этом рассказать. Вряд ли это так уж сильно помогло бы, но позволило бы перевести тему и обойти острый угол.

Проблема в том, что моя норма подразумевает письменное общение с читателем. С устным у меня как-то не очень.

- Не напрягайся, — советую я и снова встаю. — Чаю?

- Чаю, — серьезно соглашается Денис и продолжает прежде, чем я успеваю скрыться в кухне: — Но потом. Я хотел сказать, что… в общем, кажется, что вот этот сегодняшний кусок и всю предыдущую книгу писали два разных человека. Это из-за… — он снова запинается и беспомощно отводит взгляд.

Я снова неопределенно пожимаю плечами. Стиль всегда отличается, когда текст выходит, словно из-под палки — и когда вылетает из-под пальцев в едином порыве, как сегодня вечером.

Будь я профессиональным писателем, меня бы это, наверное, беспокоило бы. Следом за разбросом стиля частенько следует обвинение в использовании литературных негров и грандиозный скандал на все эти ваши интернеты. Но мне вовсе не обязательно волноваться из-за репутации.

Тут радоваться надо, что она вообще есть.

- Это из-за того, что я сделала чертовски непрофессиональную штуку, — хрипло признаюсь я и выдаю дурацкую виноватую улыбку.

- О, — только и произносит Денис и снова отворачивается к монитору.

Я все-таки притаскиваю чашки и сразу две пачки печенья. На вкус они неотличимы. А вот чай вполне недурен.

- Знаешь, — говорит вдруг Денис, не поднимая взгляда от чашки, — я бы на твоем месте продолжил делать эту непрофессиональную штуку. Она выглядит куда интереснее и искреннее, чем все, что было до нее.

Он замолкает и прячет лицо за чашкой. Я смотрю на его взъерошенную макушку и думаю, что, в общем-то, он прав.

Лучше так, чем писать через силу и часами медитировать на экран. Пусть это непрофессионально, недостаточно отстраненно, пусть там слишком много меня…

Но я и не подписывалась выдавать идеально отшлифованный текст четко выверенными ежедневными порциями. За безупречными строками и тонкой моралью в сетературу не ходят. Это интернет, тут могут послать нахрен.

И никто не говорил, что нахрен не могу послать я.

- Спасибо, — серьезно говорю я. — Ты напомнил мне одну очень важную вещь.

- Это какую? — заинтригованно интересуется Денис и даже отставляет опустевшую чашку.

Я любуюсь его любопытной физиономией и размышляю, насколько прилично рассказывать коллеге про тринадцать заповедей интернета по версии ЖЖ. Потом прикидываю, что коллега, вероятно, и сам их читал, и озвучиваю как есть — во всяком случае, первые две.

Денис нервно смеется и настоятельно рекомендует при использовании заповедей в тексте ставить копирайты. Я проникаюсь его вселенской мудростью и клятвенно обещаю так и делать, хотя с некоторым трудом представляю, как в фэнтези с балами и принцами вписывается интернет. Особенно тот его сегмент, где до сих пор могут послать нахрен.

К счастью, мне хватает дурости озвучить свои сомнения — а у Дениса внезапно включается типичный режим ГИПа, у которого должны быть ответы на все вопросы, включая риторические и неозвученные.

— А астрал? — внезапно спрашивает он. — Ну, в той его концепции, когда он описывается как параллельный мир, где находятся души. Душам вроде как положено хранить опыт прожитой жизни. Чем тебе не аналог интернета?

Тут я немедленно представляю себе мага, который наконец-то добился стабильного коннекта с астралом и был безотлагательно послан нахрен чьей-то душой. Идея бредовая и стебная — и нравится мне настолько, что я пытаюсь развить ее вслух. А Денис — найдите ГИПа на картинке — смеется вместе со мной и подбрасывает вопросы и идеи, пока незадачливый маг не обзаводится биографией, целью в жизни и даже положенной любовной линией. С той самой невоспитанной душой, а то чего это она без дела болтается и за языком не следит…

Когда я останавливаюсь, на часах уже три утра. Монитор подмигивает планом новой книги, разбивкой на главы и свернутым окном бесплатного фотостока, откуда можно надергать картинок для обложки.

Денис давит последний смешок, отворачивается от экрана — и я понимаю, что он впервые смотрит на меня другими глазами.

А я — смотрю на него.

Глава 8.1. Границы дозволенного

У него зеленые глаза — какого-то трудноуловимого оттенка подсохшего мха. И радужку охватывает темное кольцо.

А еще у него веснушки. Ровно по контуру респиратора.

Он смотрит с удивлением и лёгким недоумением. Как, наверное, и я.

Совместное творчество — вот такое, когда одна мысль цепляет другую, и они вздымаются, опираясь друг на друга, как цунами, и вдруг обрушиваются в сознание готовым сюжетом, сметая все прочие раздумья, — сродни занятиям любовью. Сначала тебе кажется, что ты сойдешь с ума, если остановишься, и весь мир блекнет и исчезает, оставляя взамен только мгновение, только здесь-и-сейчас, переполненное ощущениями и эмоциями, которые все скручиваются и скручиваются в тугой комок… а потом все заканчивается, и ты сидишь, опустошенный, и сам не понимаешь, что же такого позарез необходимого было во всей этой потной возне.