Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков

Пожалуй, редко так случается в жизни, когда совпадают масштабы личностей того, кого исследуют, и того, кто исследует, особенно если дело касается художественного или научного перевода. Но подобные примеры существуют в истории отечественной литературы и, даже не слишком углубляясь в нее, мы можем назвать пары выдающихся переводчиков и авторов, масштабы личностей которых, порой, совпадают, а если в чем-то и не совпадают, то весьма сопоставимы по своему творческому потенциалу: Иоганн Вольфганг Гете и Борис Пастернак, Данте Алигьери и Михаил Лозинский, древнегреческий драматург Еврипид и Иннокентий Анненский с Сергеем Шервинским, философ Платон и Алексей Лосев с Сергеем Аверинцевым. Участь переводчика всегда находиться в тени автора, что и засвидетельствовала школа добротного русского советского перевода с иностранных, а особенно с европейских языков, что очевидно, поскольку от переводчика требуется прежде всего ремесленное мастерство и нахождение в определенных диктуемых профессией границах. Однако высшее мастерство в сочетании с дарованием, как выясняется, могут превзойти эти рамки, и авторская тень, в которой должен оставаться переводчик, начинает рассеиваться, и он вместе с автором становится соавтором. Разве не то же самое произошло у Пастернака с Гёте, а у Лозинского с Данте? Ровно такой же случай мы наблюдает в отношении Андре-Жана Фестюжьера с авторами Герметического Корпуса и последним великим неоплатоником Проклом Диадохом. Иными словами, переводчик начинает творить новую реальность, создавая даже новое культурно-историческое пространство, когда автор служит ему той знаменитой и безусловной Архимедовой точкой опоры. Самый характерный пример того — гениальные русские средневековые переводчики на церковно-славянский язык литургий Святого Иоанна Златоуста, Василия Великого и Григория Двоеслова, Псалтири и многих других богослужебных текстов. Их имена в большинстве своем история не сохранила. Однако стараниями их титанических трудов под сенью монастырских келий и в послушании священноначалию на Руси создавалась совершенно новая реальность, легшая в основание литературы, искусства и культуры исторической России. Отметим, что и многие произведения античных философов и писателей дошли до нас только благодаря средневековому монашеству Восточной или Западной церквей. И, полагаем, что нет ничего удивительного в том, что новым введением в западноевропейский интеллектуальный дискурс второй половины XX-го столетия мы обязаны монаху-священнику (по-нашему иеромонаху) Ордена проповедников Святого Доминика Римско-католической церкви Андре-Жану Фестюжьеру (я бы назвал его французским Лосевым: и здесь интересное совпадение — многие современники Алексея Федоровича Лосева свидетельствовали о том, что он являлся монахом в миру Русской истинно-православной катакомбной церкви). Но, согласитесь, что и в подобных совпадениях ощущается единая судьба, пускай неровная и противоречивая двух частей христианской ойкумены, создавших великую цивилизацию и культуру — западной и восточной. И кто бы не пытался нас увести в сторону Китая или иного экзотического востока, все равно наши корни здесь — они в средиземноморской античности и библейской древности, они в Риме, Иерусалиме, Афинах и на Афоне, в Северной и Южной Фиваиде.

«Халдейские оракулы» в роли Библии неоплатоников Прокл Диадох и Георгий Гемист Плифон: два брата-философа через тысячелетие или… одна душа