Книга (Венок Сонетов).

… Мы сидим в залитом электричеством костеле и слушаем пение. Ряды сидящих прихожан. Мягкий голос ксендза, перемежающий польский с латынью, плывет среди позолоты убранства…

Дождь, мокрые крыши, огни, серое небо – это Краков, каким я его помню. Запомнился он мне вроде незлым, но и не особо приветливым (кроме той вспышки заката над остроконечным силуэтом башни, намекнувшего, что мы замечены), безразличным скорее. Приветливо улыбающимся немецкому или английскому, ворчливым на польском, отворачивающимся от русского…

Краков был безразличен – но не волшебно укрытая ото всех наша ложбинка под деревьями. Травяной луг, посеребренный луной; белокаменное озеро; улитки, продолжавшие сползаться к нашей постели; даже крыша наша, зеленый тент с перекрестным плетением пластиковых волокон – неброские декорации любви.

… Я протягиваю руку, передавая раскуриваемую на двоих сигарету. В траве тускнеют тронутые сединой угольки костра. Четыре отбрасываемые парой свечей тени мечутся по листве, проваливаясь в черные проемы между веток. Ты лежишь, склонив голову на ладонь, уютно поджав колени под наброшенным спальником, и смотришь, улыбаясь уголками губ.

* * *

Нет ничего банальней и неуместней истории чужой любви. Я понимаю это – и не оставляю попытки сделать идею банальности слишком банальной…

… Снова две фигурки, бродящие по улицам, мокрым и блестящим на этот раз, только движущиеся медленней и больше смотрящие по сторонам; узнающие друг друга ближе…

Для чего еще нужны слова – мостики между людьми, если ими нельзя рассказать о простых вещах: ветре, пахнущем дождем и чем-то пряным из индийского ресторана, влажной тяжести потемневшей на плечах куртки, неровности брусчатки под ногой; призрачности так и не обросших для меня плотью горожан; теплоте плеча под рукой? Неизвестности и надеждах?

Конечно же, нельзя, и иногда хочется долбануть со всей дури по монитору, оттого, как безнадежно все это превращается в прилежный бухгалтерский перечень картинок, цветов и чувств, поток однообразной уже болтовни!!! Я бросаю писать и открываю нормальную книгу, где есть все что полагается: сюжет, подтекст, игра ума и скрытые ловушки-намеки; пытаюсь читать; внимание расползается, глаза перескакивают через абзацы – и книжка засовывается обратно в темный провал между томами. Может, это изъян моего ума – недостаток воображения и интереса к паутинкам, которые способен плести интеллект, к остроумным выдумкам, к похвальбе количеством прочитанных чужих книг и заученных чужих мыслей, черт его знает – или просто меня занесло куда-то очень далеко от человеческой нормальности, и нормально – это придумывать всякую небывальщину, а повторять так часто, что любовь это важно, злость глупа и некрасива, вода течет, лес шумит, солнце жаркое, облака белые (и, кстати, тысячи других оттенков!) – все это ненормально и занудно, ладно, тогда пусть я буду занудой, согласен.

а намеков хватает и в жизни. Пожалуйста: небо – намек на бесконечность.

Следующий день был таким же серым, дождливым и счастливым. Мы гуляли по городу и разговаривали, пытаясь иногда обходиться без английского. Вечером жгли костер под вязом, а потом любили друг друга.

* * *

«Ты уверена, что у нас нет больше времени?»

«Да. Я обещала быть в Кельне через два дня»

* * *

Краков – Вроцлав.

Отойдя немного от нашего места, Яна оборачивается и прощается с ним воздушным поцелуем, обеими ладонями от губ.

Пригородный поезд вывозит нас в предместье замшелых черепичных крыш и садов. До настоящей трассы еще далеко и мы садимся в автобус, водитель которого отводит ладонью деньги, услышав просьбу «только до трассы»

и высаживает нас в безнадежном месте: awtostrada огорожена проволочным забором, а калитка на удобнейшую заправку заперта.

Мы стоим в замешательстве, не зная, что делать, и тут мимо проходит работающая на заправке девушка, смотрит на нас, улыбается и оставляет калитку незапертой. Мы заходим внутрь, боязливо косясь на видеокамеру, потом смелеем и Яна машет рукой в вытаращенный глазок объектива.

Удивительно скоро, через несколько минут, останавливаются два грузовика с немецкими номерами до Вроцлава, но нам надо разделиться: в каждом только по одному свободному месту.

Я забираюсь по лесенке в высокую кабину.

“Sprachen Sie Englisch oder Französisch?”

“Nein – Deutsch allein!”[47]

Снова дорога и ох как радостно подпрыгивать на пружинном сиденье в такт рывкам мощного мотора. Но минут через сорок возбуждение утихает, узкие дороги ложатся под колеса серыми одинаковыми километрами, дождь хлещет о лобовое стекло, маленькие городки и деревни задернуты дождевой моросью… Взгляду не на чем остановиться.