К тому же мой шофер решил выдать весь свой запас занудства, хорошо хоть половины я не понимаю вообще: дерьмовые польские дороги (
«
Изумленный взгляд.
. . . .
Поворот на Вроцлав мы проезжаем уже в темноте и я вылезаю на маленькой заправке, немного в стороне от трассы.
Давно не виделись, Янка – улыбка, вздох и поцелуй. Вид у нее тоже усталый.
«Что –
«Ага…»
Темнота, дождь и редкие фары машин. Яна докуривает уже вторую сигарету подряд.
«Похоже, нам сегодня не выбраться, Янка, смотри: никого. Может – спать?»
«Я спрошу еще десять машин, ладно?», ладно, но даже десяти машин уже не дождаться; мы сидим у стеклянных автоматических дверей, прячась от дождя, и смотрим в исполосованную наискосок дождем темноту.
«Пошли?»
… ноги чавкают в размокшей глине, в ботинке первая течь, дождь крепчает и хлещет по лицу и плечам наотмашь; плечи жмутся к затылку, очень мокро; очень холодно; мы сворачиваем на то что кажется дорогой – а оказывается раздавленной тракторными гусеницами помойкой; через пару шагов, перепрыгивая кучу мусора, проваливаемся в незаметный бочажок; я иду молча, подцепив большими пальцами лямки рюкзака; не до разговоров, упрямый транс: главное – идти; лишь бы спальник, засунутый второпях сверху не промок…
Еле заметная в темноте Яна идет первой. И начинает напевать, в такт шагам:
Невидимая улыбка, усмешливое дрожание темноты:
в рытвинах ухабистой земли – вода, громко хлюпающая всякий раз когда, обманутые темнотой, мы ставим ногу не туда. Но в конце концов нам удается найти место под мощным буком; я проверяю на ощупь землю – ровная и даже почти сухая. Скинув рюкзаки, мы натягиваем тент. Пока я вожусь с последними завязками, Яна собирает сползшихся (конечно же!) под наше дерево улиток, чтобы не раздавить; распаковывает рюкзаки и укладывает коврики, спальники; развешивает по ветвям сушиться мокрую одежду; сворачивает сухую в изголовье; и потом, когда все уже готово, заворачивается в спальник и говорит жалобно:
«Я полежу немного, хорошо? А то у меня уже два часа очень болит голова…»
Ничего себе. Я часто путешествовал с разными спутницами: иногда приходилось нелегко. Нытье или истерики, или мрачное молчание в лучшем случае… А вот солнечный регги – это в первый раз. Что мне сделать для тебя, Янка? Ага, огонь. Просушиться, согреться, вскипятить чаю, просто смотреть. Я вылезаю из-под тента и обламываю нижние ветки деревьев, которые посуше. Но они все равно слишком мокры, и целая четверть свечи уходит на разжигание – горящие восковые капли шипят и тухнут, мигнув крошечной синевой – огненные сполохи в сложенных веточках – скачущий огонек – и, наконец: рукоплещущее пламя.
Заготовив веток про запас, я забираюсь под тент, раздеваюсь и накрываюсь спальником, греться и сохнуть. Яна уже мажет хлеб словацкими соевыми
“
Но, перед тем как быть увлеченным влекущими руками и обезъязыченным подвижным языком, я успеваю сказать:
«Я очень упрямый,
и услышать в ответ:
“