Книга (Венок Сонетов).

“Lubim ťa, Miŝka, straŝne”

“И я”

Она мягко отнимает ладони, целует, прижимает крепко – и идет к машине.

Я сажусь на подающееся со скрипом черное кожаное сиденье.

. . .

Неживой механический голос говорит:

“Fünfzig kilometren weiter –links ümdrehen!”[70]

“What’s that?!?”[71], вздрогнув, спрашиваю я.

“Very gut computer navigation system.Satellit Kontrole”[72], отвечает водитель и начинает объяснять.

* * *

Шверте – Триер – Карлсруэ – Фрайбург

220 километров в час.

В кабине снова пахнет гашишом – Гюнтер выщелкивает окурок за окно – я смотрю на него с удивлением – уже третий за два часа, видимо, привычка. Голос его нетороплив и спокоен, с пробивающейся усмешкой.

Мелькает указатель “KÖLN – OST” и справа начинает отслаиваться дорожка с четкой белой обочиной, резко выгибается лепестком и уходит вниз, под мост развязки, сливаясь с другим автобаном. Я провожаю ее взглядом.

Компьютерный голос бормочет: “Gerade áus…”[73]

 Триер.

возле магазинчика на маленькой площади Гюнтер выгружает из автобуса белые коробки. «Да нет, не надо помогать – они легкие. Можешь погулять минут двадцать»

. . . .

изогнутое русло пешеходки облицовано супермаркетами. Ни парка, ни скамейки. Белые рубашки. Я пробираюсь между разноцветными вывесками, столиками кафе, стендами с одеждой и обувью, выставленными на улицу, все время натыкаясь на людей и коляски; мне не надо ничего покупать.

может, пива? – я заглядываю в большой белый Kaiser`s с красным чайником над входом. Ряды касс, за каждой женская голова, покачивающаяся от покупателя к покупателю, электронный писк и толпа народу – и выхожу на улицу.

инвалидное кресло со старушкой, опрятные кудряшки, кукольное забывшееся лицо. Мне пора.

 Где-то около Кайзерслаутерна.

от этой деревушки до Франции всего пара километров напрямую. Знакомый цвет неба, и полевая изгородь увита ежевикой, и что-то такое в деревьях и крышах – или мне чудится?

разгрузив оставшиеся коробки, Гюнтер угощает меня кофе в баре. Взяв поднос с чашечками, он выносит его на уличный столик. Резкое солнце и тишина, населенная ленивым птичьим почирикиваньем, жаркой шумной пастью умершего в тени спаниеля и протяжным голосом из сада

 Карлсруэ

второй час ожидания. Рюкзак мой прислонен к исписанному стопщиками белому столбику на выезде из Raststätte

три шага; поворот; три шага… Бессмысленная рифмованная чушь на обрывках смешавшихся языков, странно осмелевший в одиночестве голос, и всякий раз тройной выдох “Sunshine reggae!” на конце, совсем непохоже; никто не хочет брать разговаривающего с собой психа

темнеет, каждые несколько минут новая вспышка; издевательский, ненавистный, безразличный свет, фары хлещут напоследок по лицу и исчезают за спиной

… автобус останавливается метрах в пятидесяти. На номере – FR, Фрайбург. Мигнув двукратно фарами, полуголый дредатый водитель машет рукой

внутри самодельная кровать, и стол, и висящие безделушки из перьев, бисера и крашеного дерева; пять человек и две собаки – и никому не надо рассказывать про Путина

очень медленный автобус, очень старый; выжимающей на самом своем дрожащем пределе 50 километров и обгоняемый хлопающими в бок огнями; я подкладываю куртку под спину, стреляю самокруточного табака и смотрю полулежа во вспыхивающую ровно отмеренными огоньками темноту: где-то внизу Рейн, а за ним Франция…

докурив, я закрываю глаза

покачивающийся сон

. . . .

“Hey, man – Freiburg!”[74]

посреди дворика горит костер, выхватывающий из темноты кусочки старых стен, плющ, граффити, какие-то раскрашенные столбики, странно раскорячившийся тенью велосипед… черные на огненном фоне силуэты людей, обернувшихся к нам, встающих, смеющихся, обнимающих…

“Vielen Dank, really, lads…”

“No problem. If you have no place to sleep, you can stay here”[75]…

* * *

Знакомый перекресток.

В освещенной желтой телефонной будке, смеясь, разговаривает по-турецки девушка в черном.

Вики с Кириллом дома нет, но я знаю, где ключи.

* * *

Я сажусь на каменную ограду около неонового грека-зазывалы, достаю бутылку с водой и улыбаюсь покою и свежести вечера. Мягкий электрический свет тонет в выпуклой, влажно шуршащей темноте акациевого куста, пахнущего нежно, терпко и южно.

Конец 1000-километрового дня. Я устал.

* * *

… Мне больно и хорошо думать о своей несуразной, несчастной, счастливой любви.

Осень, Западная Европа.

. . .думать о своей несуразной, несчастной, счастливой любви…

стоя на шоссе, на заправке, у французской границы.

* * *

Франция.

Мюлюз.