Книга (Венок Сонетов).

Ну что я говорю, ведь мы оба понимаем что это совершенно несбыточная, небывалая чушь, но я в нее почти верю; кажется, веришь и ты, потому что вдруг поднимаешь совершенно улыбающуюся голову, ни следа слез: «Ух ты, но во мне сидит сейчас такая моя немецкая Яна, my inner German Jana, которая говорит: «Через год, когда закончишь университет!»; а потом, я начинаю тебя раздевать, зная, что это точно поможет и никакие слезы будут невозможны; а ты с готовностью поднимаешь кверху руки; всегда готовая любить, тут уж никогда никакой осечки, loveable Jana; и мы прикрываемся от ночной влажности спальником и радостно и нежно, хоть и недолго из-за усталости этого ебанутого автостопного дня со всеми его наводнениями и несчастными бедолагами, тычемся своими знающими уже друг друга улыбчивыми телами, а потом опять бормочем засыпая – да, чушь; но сейчас это не важно, vobec nie vadi nič, Janka; мы засыпаем тесно и так спим до самого утра, до противного бибиканья твоего маленького электронного будильника; уже пять тридцать; пора вставать и ехать…

Солнечным утром мы молчаливы, потому что хочется спать; чех еще не проснулся и мы сидим на скамейке, поеживаясь от утренней свежести, и завтракаем словацкими соевыми бутербродиками, запивая их водой; а потом забираемся по лесенке в кабину; водитель, кудрявый симпатичный парень, угощает нас чешской «Петрой», и грузовик, взрыкивая, плавно, одним качком, трогает с места и везет нас на запад, пытаясь догнать свою длинную тень…

* * *

Эрфурт – Шверте

долгие долгие часы, когда совсем нет будущего.

мы сидим, я у окна, ты в середине, влажно сцепив пальцы; солнце поднимается и начинает слепить, отражаясь в выпуклых стеклах убегающих вперед легковушек, жарко печет локоть и правый висок; колеблющаяся белая лента ограждения и промельк кустов; подскакивающая ломаная линия проводов; покачивание пружинного сиденья; жарко, сонно, блаженно

ты говоришь с Томашем, он спрашивает, где мы познакомились, потом про Россию; кивает, снова спрашивает; пауза – ты поворачиваешься ко мне; он, молодой, жилистый, хищно сутулый, посматривает на нас искоса, улыбается и часто протягивает сигареты

мы проезжаем бывшую западногерманскую границу и маленькие домики становятся еще белей, луга зеленей, дорога глаже; сегодня Германия игрушечная, солнечная, яркая; огороженная сколоченными накрест коричневыми изгородями; вздымающаяся невысокими сосновыми горами; расчерченная квадратиками полей – деревушки, городки – готические буквы на темном дереве гостиничной вывески

иногда мы смотрим друг на друга молча, покачиваясь в такт движению; скачущие солнечные блики на лицах, гулкая тишина, гляделки – пока Томаш не начинает говорить что-то… а, о pražskych obrovskych povodniach, наводнении, и мы, нехотя, попрощавшись улыбкой, отрываем глаза

Кассель – надвигается на нас сквозь частокол километровых указателей с уменьшающимися цифрами – и проносится мимо – ausfahrt Kassel Ost – Kassel Zentrum – Kassel West

вот ведь смешная табличка – маленький черный танк на желтом фоне, грузоподъемность моста? – где, где? – вон, гляди, еще один – у них тут на все таблички

на следующем указателе уже Дортмунд

ощетинившийся заранее заводами

потом Шверте

скоро Кельн

* * *

На прощанье Томаш отдает нам пачку «Петры», небрежно кивает в ответ на нашу благодарность, легко запрыгивает в кабину и, пригнув голову, машет рукой. Тяжелый грузовик оседает, шипит – и катится к выезду. А мы остаемся стоять друг напротив друга, с внезапно возникшей неловкостью.

Яна быстро подходит ко мне, обнять. Потом говорит:

«Давай таблички рисовать?»

И достает зеленую тетрадку, надписанную «Яна, седьмой класс».