Книга волшебных историй [антология]

Если не считать этого задвига, Сережа был в Перемилове практически единственным деловым человеком. Он помогал нам доставать пиломатериалы и газовые баллоны, наполненные газом, – по тем временам достать всё это было нелегко. Кроме того, изначально Сережа был столяром, чего, по-моему, слегка стыдился, поскольку, как ему казалось, его звали иные дали. Но из хорошего отношения ко мне он соорудил нам уголок для кухни – таких размеров, что его сумели впереть в дом лишь пятеро мужиков. Да и то после того, как серьезно выпили. Этот уголок стоит у меня на кухне до сих пор, потому что вынести его оттуда невозможно.

Сережа вообще был склонен к гигантомании. Все те годы, что я его знал, он строил у себя в деревне дом, в котором – если бы он его достроил – смогли бы разместиться человек двести. Низ у дома был каменным и очень красивым, поскольку когда-то принадлежал старинному господскому особняку. Однако вокруг дома Сережа соорудил какой-то несусветный ангар, наверняка видимый из космоса невооруженным глазом.

В доме не было окон – только по фасаду их можно было бы прорезать штук пятнадцать, но Сережа с окнами не спешил, потому что у него ни на что не хватало денег. Местные острословы прозвали Сережин дом «Пентагоном» и рекомендовали ему вместо крыши сделать площадку для приземления летающих тарелок.

– Досмеётесь, дураки, – беззлобно говорил им Сережа и заворачивал новый сюжет про мировой инопланетный заговор.

Сам он жил в своем недостроенном доме в крохотной шестиметровой комнатенке, где стояли железная кровать и печка-буржуйка. У себя на огороде – таком же необъятном, как космодром, – Сережа выращивал два вида овощей – гигантскую капусту, апофеоз мичуринской мысли, и очень мелкую картошку. Зато этой картошки было столько, что Сережа угощал ею всех, кто был готов ее принять.

С мешком картошки и новым рассказом про межгалактический заговор он как-то под осень навестил и меня. В последний раз. Больше я его не видел. Сережа перестал ездить к нам в Перемилово, потому что у него окончательно сломался «Козел». А потом он исчез и из своей деревни.

Все местные до сих пор уверены, что его утащили инопланетяне.

Русалка

Как-то ближе к осени деревня опустела. Моя семья тоже отбыла в Москву, и я остался один. А в доме напротив в одиночестве остался дядя Леша, потому что его благоверная Зоя наконец-то выбралась в Москву – наводить порядок в семье дочери. И дядя Леша позволил себе расслабиться. Через пару часов после ее отъезда в некотором подпитии он пришел ко мне в гости.

– Давай выпьем, Семеныч, – сказал дядя Леша и достал из-за пазухи бутылку. На ее донышке плескалось граммов сорок – пятьдесят водки.

Я выставил на стол незамысловатую закуску – кастрюлю с вечным своим «перемиловским рагу», куда, по своему обыкновению, покидал всё подряд, что росло у меня на грядках: кабачки, помидоры, лук, картошку, перец, чеснок… И еще была одна сарделька, потому что все остальные сардельки сожрал мой постоялец, рыжий кот, прадедушка моего нынешнего кота Чубайса.

Мы выпили с дядей Лешей граммов по двадцать – но этого явно не хватило. Поэтому я достал из своих закромов свеженькую бутылку водки, и в течение часа-двух мы ее уговорили. Это была такая простодушная перемиловская хитрость. К тебе приходили в гости с початой бутылкой, часто водка в ней едва прикрывала донышко. Ну а я как радушный хозяин должен был сделать алаверды и выставить на стол ответную бутылку. Разумеется, более полную.

Выпив, дядя Леша, обычно молчаливый, разговорился. Он рассказал мне про конфликт интересов на нашей речке Шосе. Прямо под моим косогором, по соседству с плотиной, которую упорно возводят бобры, живет русалка, сообщил он. Плотина затопляет родник, из которого перемиловцы берут питьевую воду, а русалка эту плотину разрушает.

Про плотину это была не новость. Спускаясь к речке, я обращал внимание на то, что ее всякий раз кто-то разрушает. Но был уверен, что это дело рук дяди Леши. Или Митрича. Самый воинственный из местных, тот вообще неоднократно грозился перебить всех бобров. Но дядя Леша решительно покачал головой. Нет, твердо сказал он, мы с Митричем тут ни при чем. Это русалка. И я очумело выслушал его новую историю – про перемиловскую девушку, ставшую русалкой. Оказывается, лет двести тому назад она утопилась в графском пруду из-за несчастной любви. Очертания пруда и холмик, оставшийся от девушкиной могилки, дядя Леша, склонив тяжелую голову к столу, доверительным шепотом обещал мне предъявить на просеке – бывшей графской аллее, что за деревней.

При всем моем уважении к дяде Леше я решил, что он допился. Мой друг Демидов, нарколог, который теперь лечит запойных граждан в Америке с тем же успехом, с каким лечил отечественных алкашей в одном из московских ЛТП, как-то рассказал мне, что русалки начинают видеться в преддверии белой горячки.