Книга волшебных историй [антология]

Долго стоял под душем, запрокинув лицо, будто вспоминая – для чего вообще сюда забрался. Тщательно, не торопясь, побрился, натянул тонкий черный пуловер и черные джинсы – любимый рабочий прикид, в котором обычно репетировал (хотя знал, что ждет его отнюдь не репетиция, а один из решающих в жизни выходов). Глянул в зеркало и отшатнулся: лицо какое-то костяное, диковатые гиблые глаза…М-да: герой-любовник, иначе не скажешь.

Айя все спала… И пока готовил ей завтрак, Леон напряженно размышлял только над тем – как проведет их двухвесельную лодочку в фарватере опасной беседы; с чего начнет немыслимо трудный разговор… что сможет рассказать, а что должен скрыть. О чем будет ее умолять, какую отсрочку выпрашивать.

Он готовился к разговору. И все же – как это отныне всегда между ними будет, – опоздал!

Она вышла из спальни – тоже полностью одетая. Так стеснительная гостья в чужом доме для любого прошмыга по коридору в ванную облачается чуть ли не в парадный костюм, включая перчатки и шляпу.

Он поднял голову и опешил. И она растерялась, увидев его одетым, выбритым, чужеватым: оба вышли друг к другу, как переговорщики в судьбоносном процессе между двумя государствами.

– Ты… что это? – озадаченно спросил он. – Куда собралась?

– А ты – куда? – в ответ спросила она. И стояли оба, как тогда, на острове – чужие, но одного роста, незнакомые, но с одинаковым выражением в глазах: настороженно оглядывали друг друга, – два беспризорника в опасном и враждебном мире.

И разом она побелела, будто в эту минуту узнала и решительно приняла какую-то безысходную весть.

– Присядь… – сказала. – Леон, я тебе… несколько слов… а иначе…

Молча сели друг против друга за столик размером с поднос в рабочей столовой судоремонтного завода города Одессы. И Айя заговорила, запинаясь, смолкая, выпаливая по два-три слова… не помогая себе, как обычно, своими руками-певуньями, а пряча их на коленях, заталкивая между колен, и там, под столом, ломая, выкручивая пальцы, заставляя их молчать.

– Я поняла, что должна уехать, – сегодня, сейчас… Подожди, дай сказать, а то… а то я заплачу раньше времени, я же плакса. Родной мой… видишь, как все у нас получается… Молчи!!! – вскрикнула высоко, страдальчески, будто палец прищемила. Неожиданно для себя заговорила быстро, сосредоточенно, задыхаясь и торопясь: – Вот я уже как бабушка моя… Но я просто не имею права подставлять тебя, это подло… Погостила у тебя, отдохнула от вечного ужаса, измучила тебя совсем… Спасибо тебе! А дальше – буду сама, пока получается… А то тебя убьют вместе со мной.

Она глубоко прерывисто вздохнула, подняла на него глаза.

– Но не только это… Вот ты, мой хороший. Я ничего про тебя не знаю, не понимаю, я совсем в тебе запуталась, только подозреваю во всем, потому что затравлена, научена, однажды уже убита… И потому, что видала их, таких, как ты. Ты что-то прячешь в своей жизни, очень надежно прячешь. Может, и не свои секреты, скорее всего, не свои, иначе ты бы так не упорствовал, не ускользал от меня, не запирал решетки-двери, и замки не навешивал… Не знаю, как это называется – ну, подскажи, помоги мне, – шпионаж? Ох, прости, благороднее – разведка, да? Хорошо, не важно. Просто я сыта по горло такими людьми. Ты похож на одного типа – повадка, привычки, скрытность: туда не иди, телефон не бери, убью, если рот откроешь… Нох айне казахе… Это неважно, что ты еще и – Голос. Я говорю о сути, о повадке: человек может быть кем угодно – ученым, бизнесменом, художником, певцом… Но приходит минута, когда он… когда такие люди, как ты и он, мягко ступают и сдавливают другому горло… Молчи, ради бога, молчи!!! Невыносимо, если ты опять начнешь врать и изворачиваться!

По ее лицу уже катились слезы обильно, свободно, будто не имели к ней, и к тому, что она говорит, ни малейшего отношения; так человек в комнате продолжает говорить, в то время как по стеклу окна снаружи бегут и бегут струи дождя.

– …или не горло пережать, а что там? глаза выдавить? нож всадить?.. Наверное, это нужно кому-то, – ну, там, странам, народам, правительствам, очередному богу… Видишь, я даже не спрашиваю подробностей. Может, потому, что безумно устала. Я убегаю и убегаю, иначе меня убьют…

Она опять выдохнула с мучительной натугой, горько усмехнулась и покачала головой, рассеянно пробежав пальцами по лбу, стирая детское удивление в бровях:

– Все время думаю – какого лешего я сюда приволоклась, за тыщи километров, в то же логово – ну, может, наизнанку, – но с теми же правилами игры?.. Пока летела, все допрашивала себя: зачем, зачем ты это делаешь, дура? Глупой бабочкой – к тебе.

И сосредоточенно хмурясь, будто пытаясь выпытать – у него, у самой себя: