Книга воспоминаний

Грицанснко был очень дельный и честный парень, но сильно пил. По его собственным словам, он мог выпить бутылку водки, не сходя с места. Это не помешало ему дожить здоровым до старости.

Между тем в комендатуре появились новые люди.

Лейтенант Грицанснко остался от Рослова и формально стал помощником коменданта; кроме того, ему в помощь были даны еще два, а потом и три лейтенанта и позже — один старый солдат. На вид тому было за пятьдесят, т. е. на пределе возраста, в котором еще служили в армии. У него была очень странная форма: видимо, призывая на действительную службу, ему дали гимнастерку и брюки до такой степени бэ.у, [340]что пришлось их заменить, и форма была ему перешита из немецкой — кажется, им самим. По нашему покрою, но немецкого цвета, лягушачьс-серая.

Кроме того, появился капитан Ефимов. Он был приятного вида, немного

Он представлял у нас СМЕРШ. Ему была определена комната по соседству с моей каморочкой.

Наверное, в тот момент, когда у нас появился капитан Ефимов, я чуть ли не впервые задумался над тем, как я буду исполнять здесь свою роль. Было ясно, что она заключается в общении с иностранцами — с местным населением, в хождении по их квартирам, в вызовах их к себе и т. д. Между тем, это был 1944 год, когда за один разговор с иностранцами вполне нормально было попасть в концлагерь или на тот свет. Взвесив все это, я решил, что единственный выход для меня — это выполнять то, что считаю нужным. Если захотят, так все равно схватят, как ни трусь. Я уже давно заметил, что в армии, во время войны, если ты нужен, то тебе предоставляют полную свободу действовать. Это мое решение было, конечно, правильным.

Нас вскоре взяли на довольствие в дивизии, и появился еще солдат, который был назначен поваром. Для этого у него была бесспорная квалификация: он был одноглаз и хром, и потому в строй не годился. Он обосновался на кухне в подвальном этаже, и все, кроме полковника, приходили туда есть в удобное для них время. Но как повар он имел и небольшие недостатки: во-первых, он был невероятно грязен и нечистоплотен, а во-вторых, ему никогда не приходилось ничего готовить, кроме «блондинки» (пшенной каши), которую он еще в своей роте, бывало, варил в большом котле, — несложная кулин фия.

Выносить зрелище его стряпни и обращения с посудой было тяжко. Между тем, одновременно с поваром у нас в комендатуре появились еще два новых лица, которых моя бабушка назвала бы денщиками, однако сержант, обслуживавший полковника, назывался ординарцем, а иногда адъютантом, а мой — связным. То, что мне дали связного, означало признание меня вторым лицом в комендатуре — впрочем, и в той единственной нашей дивизии, которая осталась на норвежской территории, было, наверное, не более полудесятка капитанов, так что я'в любом случае был большой шишкой: не то, что в Беломорске, где одних майоров насчитывалось не менее ситни-двух: знай будь начеку, чтобы вовремя козырнуть. Впрочем, неприятности возникали только, если не козырнешь подполковнику или полковнику: всякий майор знал, что капитан и даже старший лейтенант может очень скоро стать майором, так зачем наживать себе врага. А перед генералом старшему лейтенанту в Беломорске полагалось вытягиваться по стойке смирно и становиться «во фрунт».

Ординарец полковника был хитрый, плутоватый и оборотистый парень; мой же связной был маленький, хилый и забитый паренек, тянувший ноги так, как будто у него башмаки были без шнурков — безошибочно можно было угадать бывшего пленного: на эту повадку и эту походку я насмотрелся у пленных немцев.

Когда у меня появился связной, я после некоторого размышления решил питаться у себя в каморке, хотя обычай нашей армии — каждому званию питаться отдельно от других — мне очень не нравился. Дело в том, что, в отличие от всех армий мира, наши офицеры не только не обедали с солдатами, но, в зависимости от звания, норовили поесть невидимо для тех, кто по званию ниже; это объяснялось тем, что офицеры получали «доппаек», причем разный, в зависимости от звания: младшие офицеры получали, скажем,

консервы (в начале войны — и масло), а старшие, скажем, еще и колбасу; генералам же перепадали осетрина и икра и т. п.

В комендатуре я доппайка не получал; а стелить, например, постель или чистить сапоги моему связному не приходилось, потому что спал я на Гришиной шкуре на нарах, а ваксы же у нас в заводе не было. Так что подать мне наверх в конурку поесть было единственной обязанностью моего связного. Я пошел на такой снобизм — не питаться с другими офицерами — исключительно для того, чтобы не видеть повара. Он всегда норовил запустить грязный палец в тарелку с кашей.