Мукуро с ненавистью посмотрел на подоконник, Тсуна рассказывал о том, как именно Фукс помог ему это понять, предварительно уточнив у барона, можно ли рассказать Хранителям его историю и получив согласие. Хранители растерянно слушали его, а Хром внимательно следила за иллюзионистом, который был ей куда дороже любого другого человека. Она была единственной, кто понимал, что слова Савады, решившего понять своих Хранителей, вскрыли гнойник на душе его Тумана. Единственной… кроме самого Мукуро и призрака, которого тот сейчас ненавидел больше всего на свете.
— Ловко твой Страж сменил тему, — скрыв раздражение за маской ехидства, протянул Мукуро, и все разом замолчали. Снова. — Но не он ли всего десять минут назад пытался настроить тебя против меня?
— Нет. Он всего лишь не хотел, чтобы бы ты начинал этот разговор, — ответил Савада со вздохом и печально посмотрел на своего Хранителя. — Знаешь, я не могу этого понять, Мукуро.
— Чего же? — вскинул бровь иллюзионист, из-под полузакрытых век пристально наблюдая за боссом.
— Почему. Я не понимаю, почему всё так. Не понимаю, почему ты не хочешь простить. Не семью Эстранео — их бы никто простить не смог. Почему ты не хочешь простить себя?
Удар под дых. Мукуро распахнул глаза.
— Почему не хочешь принять самого себя? Постоянно говоришь, что захватишь мое тело и уничтожишь мафию, но не делаешь этого. Всё время хамишь друзьям, говоришь, что готов ими пожертвовать ради собственной цели, а сам не только пожертвовал собой, чтобы спасти Кена и Чикусу, но и стал моим Хранителем, чтобы отец их защитил.
— Что ты можешь знать обо мне, Савада? Это этот Страж тебе наговорил?..
— Он ничего мне не говорил, — Тсуна встал, и в его глазах все увидели то, что обычно появлялось там лишь при зажжении Пламени Предсмертной Воли. Решимость. — Я всегда хотел спросить, но не решался. Всегда чувствовал, что что-то не так, но не мог найти слов. А теперь понял, что хотел спросить.
— Прекрати, Савада. Моя жизнь — не твое дело…
Мукуро поднялся, а Тсуна схватил его за запястье и тихо спросил:
— Почему ты не веришь самому себе?
Иллюзионист отдернул руку, а Тсуна вдруг обратился к остальным:
— Ребята, выйдете, пожалуйста. Все. Я хочу кое-что сказать Мукуро.
— Проваливай, я не собираюсь тебя слушать.
Рокудо распахнул дверь, выпуская из комнаты живительное тепло, но покинули комнату Хранители, а не тот, кого он хотел прогнать. Вот только уйти самому иллюзионисту не позволила бы гордость.
— Ты не веришь самому себе, потому что боишься, — тихо сказал Савада, как только шаги друзей замерли вдалеке, а призрак растворился, пройдя сквозь стену. — Ты не трус, и я тебя очень уважаю, но я наконец понял, чего ты боишься больше всего на свете.
— Я ничего не боюсь, в отличие от некоторых…
— Ты боишься самого себя.
Попадание точно в цель.
— Знаешь, что можешь быть куда ужаснее тех, кто мучил тебя, и боишься снова стать таким.
И еще одно.
— Хотел уничтожить мир, потому что ненавидел его, а потом понял, что не весь мир состоит из таких людей, как семья Эстранео. И не все люди такие, как ты. Не всех надо уничтожать.
Шаг назад. Не испуг и не раздражение — пустота. Пустота в душе иллюзиониста, которому предъявили правду о нем самом.
— И ты понял, что если есть люди плохие и хорошие, ты не из числа хороших. Потому что уничтожил свою семью. Мучил грешников в Аду. Был воинственным асурой и безжалостным голодным духом. И не верил, что можно поступать иначе.
Руки в кулаки. Нервное напряжение. Спазм горла. Мукуро вдохнул через нос, и тут же кулаки сжались еще сильнее. Ведь этому приему его научил этот чертов Савада! Человек, что сумел понять истину за какую-то секунду. А может, за всё время знакомства?..
— А когда увидел, что есть люди, умеющие прощать, понял, насколько отличаешься от них. Но разве это так? Разве не ты простил Хром, когда она засомневалась, стоит ли оставаться с тобой, а затем вернулась, сделав наконец выбор? Не ты прощаешь Франа за его колкости? Не ты прощаешь Кену покушения на ваши припасы? Ты умеешь прощать, но не хочешь в это верить.
Мукуро остановился.
— Ты такой же, как и мы.
Ладони разжались.
— Так почему ты не хочешь в себя поверить?
Тишина. А затем Тсуна вдруг улыбнулся и тихо сказал:
— Я поверил. Ты сказал как-то не говорить за других — я не буду. Так вот, я в тебя верю. И буду верить, даже если ты сам в себя не поверишь.
Мукуро оперся спиной на дверной косяк. Усталость, смешанная с избытком нервного перенапряжения, давала о себе знать, на лбу выступили крупные капли холодного пота, глаза запали, кожа побледнела еще сильнее. А Тсуна стушевался, замялся, но подумал, что сказал всё правильно, а потому вышел в коридор и прошептал:
— Мне как-то папа сказал, что проигрывает не тот, кто признает свою ошибку, а тот, кто ее повторяет. Я тогда не понял. А теперь понимаю. И постараюсь своих не повторять. Удачи…