И на этот раз Ёмицу понял, насколько ошибался. Столько лет он возглавлял разведку, столько лет управлял могущественной тайной организацией, столько лет вел допросы, научившись читать людей как открытую книгу, а вот собственного сына понять не смог. Хотел защитить жену от излишних треволнений, и потому носил маску беззаботного шахтера, впрочем, если уж говорить начистоту, эта роль ему на самом деле нравилась: позволяла расслабиться и забыть о тревогах. Вот только сын, отдалившийся от него после первой же полугодовой отлучки, по возвращении отца начал его сторониться, и Ёмицу подумал, что виной тому обида, но не стал утешать ребенка обещаниями больше никогда не уезжать — он просто сказал, что работа очень важна, и если он не будет работать, им всем нечего будет есть. А потому попросил сына быть сильным и поддержать маму. Но не задумался о том, что буквально переложил на плечи ребенка свою обязанность, не объяснив ему, что это не побег, а вынужденная необходимость, не сказав, что и сам хотел бы остаться, но не может… И потому Тсунаёши решил, что отец попросту бросил их. Умчался в свою шахту, чтобы вести легкую жизнь где-то далеко, где не надо волноваться о жене и ребенке. Он почувствовал себя ненужным. Просто потому, что ему не сказали обратного. И год за годом ситуация становилась лишь хуже, а обида переросла в стойкое неприятие отца, стыд за его образ жизни и чуть ли не отвращение к тому, с какой легкостью тот возвращался домой и вскоре снова исчезал как ни в чем не бывало. И ни разу за эти годы Ёмицу не развеял сомнения сына, сказав, что тот ему нужен. Просто видел, что Тсуна всё больше его сторонится, и потому не настаивал на задушевных беседах и совместных мероприятиях. Он практически потерял собственного сына. И если бы сейчас Тсунаёши не сказал правду, всё могло бы стать только хуже. Эта простая истина ударила главу CEDEF под дых, выбив разом весь воздух из легких. И он просто молча смотрел на сына, не желая верить, что мог окончательно его потерять, но всё же понимая, что это правда.
— Извини, я не думал, что мы с мамой тебе и правда важны, — тихо добавил Тсуна, так и не дождавшись ответа отца. — Но теперь понимаю… Извини за всё.
Ёмицу не ответил. Он лишь подумал, что извиняться должен далеко не Тсуна. А в следующую секунду крепко обнял сына, так, что у того кости захрустели, и, не обращая внимания на боль в раненном плече, уткнулся носом в растрепанные каштановые волосы, а затем пробасил:
— Прости старого дурака, сынок…
Почему-то на глаза Тсунаёши навернулись непрошеные слезы. Но он отогнал их, не желая показывать отцу слабость, и, едва сумев сделать вдох, прохрипел:
— Оба виноваты.
«У меня, оказывается, очень мудрый сын, — подумал Ёмицу. — Не только добрый, но и мудрый». А затем отпустил парня, потрепал по волосам, и, начав обрабатывать глубокую ссадину на его плече, спросил:
— Ну что, расскажешь, что там у тебя на самом деле произошло?
— Расскажу, — со вздохом ответил Тсуна, подумав, что отец — человек хороший и вряд ли соблазнится на знания Книги. — Только не говори, пожалуйста, ничего Реборну. Вообще никому без необходимости. Мои друзья знают, точнее, знают Хром, Чикуса и все Хранители, кроме Ламбо, а больше мы никому решили не говорить, потому что… это опасная штука. И если ее решат использовать… В общем, я сегодня понял, что если бездумно пользоваться Книгой, можно устроить кучу бед. Поэтому не говори никому.
— Ты не доверяешь Реборну? — нахмурился Ёмицу, старательно обеззараживая разорванную кожу.
— Доверяю, конечно! — опешил Тсуна и с удивлением посмотрел на отца, но затем поморщился и пояснил: — Просто он такой… любит он власть и всеми командовать. Так что не говори ему, а то он может попытаться заставить меня делать то, что ему нужно.
— А это было бы очень плохо?
— Сегодня я понял, что да. Книгу вообще лучше использовать как можно меньше.
И Тсуна наконец рассказал отцу всю правду, без утайки. Начиная от нахождения артефакта и заканчивая сегодняшней встречей с Хоффманом. И на удивление, Ёмицу не потребовал ни доказать существование духов, ни продемонстрировать всезнание артефакта. Он даже не сказал, что Книга может помочь изобличить Хоффмана.
— Мы должны расторгнуть этот договор, — решительно, но как-то обреченно сказал он, и бледность главы разведки сказала Тсуне о его состоянии намного больше слов.
— Это невозможно.
— Мы должны попытаться. Давай поступим так. Как только закончится вся эта суматоха, и у меня, наконец, будут развязаны руки, мы с тобой объедем всех экзорцистов и прочих изгоняющих демонов спецов и попытаемся сделать всё, что можно, чтобы его расторгнуть. Я слышал, тибетские монахи вообще чудеса творят, так что шанс есть. Я не поверю, что его нет, пока всё не испробую. Плевать, что эта Книга говорит. Мы должны попытаться… Нет, мы должны сделать абсолютно всё, что можем, чтобы тебя спасти. Ты понял?
— Хорошо, — растеряно глядя на отца и натягивая новую чистую рубашку, ответил Тсуна. — А что делать сейчас?