«Книга Всезнания» (СИ)

— Тогда Вы обязательно должны остаться здесь! — обрадовался Хаято, и его глаза загорелись фанатичным блеском. — А я приду за Вами, когда мы найдем клад! И мы откроем его все вместе. Отдохните, наберитесь, сил, а…

— А я не согласен, — вмешался иллюзионист, ехидно ухмыляясь и глядя на коллег поверх бликующего алого пламени. — Савада, может, и не сможет участвовать в поисках подсказок, но клад мы должны вырыть все вместе. Руки у него действуют — если немного покопает, не рассыплется.

Тсуна мысленно тяжко вздохнул. Копать землю дубинкой ему совсем не хотелось. И Лия понимающе на него покосилась, едва слышно прошептав всего одно слово: «Ленивец».

— Джудайме остался без жизненных сил из-за тебя! — возмутился Гокудера, а иллюзионист раскуфуфукался и в очередной раз съязвил:

— Это был его собственный выбор, мальчик-динамит.

— Ну-ну, парни, давайте успокоимся! — воззвал к разуму товарищей Ямамото. — Тсуна и правда может нам помочь с рытьем ямы или хотя бы просто побудет рядом, чтобы если мы не там начнем копать, Страж предупредила нас. А сейчас давайте ложиться? Время уже позднее…

— Верно говоришь, — кивнул Рёхей. — Сворачиваемся! А то этот поход мне весь режим порушил!

— Да он тебе не только режим, но и здоровье порушил, — фыркнула Лия, всё еще обнимавшая не видевшего ее иллюзиониста, но тут же поднялась, отвесила Мукуро щелбан и, ткнув ему чуть ли не в нос кулак, проворчала: — Обижают тут моего милого Тсунаёши всякие… бессовестные. Мало я его, видимо, в кошмаре продержала, раз он всё еще такая же язва, как раньше.

«Я бы сказал, даже хуже, чем раньше», — подумал Савада и вздохнул. Вновь устроившись на земле клубочком, он обратился к «Правой руке»:

— И правда, Гокудера, давайте спать. А завтра будем думать, что делать дальше.

— Ку-фу-фу, какой обтекаемый ответ! И это — ваш босс! Ему ведь даже не стыдно делать всю грязную работу вашими руками…

— Мукуро, я им помогу, ложись уже, — проворчал Тсуна нехотя и закрыл глаза. Слова Тумана его задели, но парень не подал виду и отвернулся носом к стенке.

Мафиози начали разбредаться, укладываться на ночлег, ворчать о неудобствах походной жизни, и только Мукуро молча сидел у костра, глядя в огонь. Алые языки пламени плясали в пропитанном испарениями воздухе, трещали подвергшиеся кремации ветки. А оранжевые блики скользили по худому, бледному лицу, иссиня-черным волосам, разметавшимся по плечам, и защитному камуфляжу, яснее любых слов говорившему о том, как иллюзионист Вонголы любит скрываться от остального мира.

Ночную тишину заполнял стрекот цикад, отдаленное уханье сов и редкий протяжный вой голодных волков. И постепенно к этим звукам примешались куда менее типичные для леса: человеческий храп и сонная возня тех, кто никак не мог справиться с одолевавшими разум мыслями. Костер медленно догорал, согревая спящих мафиози, а луна безучастно освещала поляну перед пещерой, на которой сидела невидимая для этого мира, неспособная уснуть, терзаемая вечным голодом и абсолютным всезнанием девушка.

Призрак мертвеца, стороживший покой еще живых смертных.

***

Серебристый ларец притягивал взгляды пяти пар глаз. Налипшие комья земли скрывали изящный узор, а символ Вонголы на крышке заставлял Саваду Тсунаёши нервно сглатывать в ожидании очередной подлянки от Реборна. Минуту назад ларец размером с хорошую энциклопедию был извлечен из земли вместе с очередным «патроном», содержащим последнюю подсказку, и сейчас стоял в паре метров от ямы, выкопанной Хранителями, за неимением лопаты вынужденными воспользоваться простыми палками. К счастью, после дождя земля была мягкой, и копать пришлось не слишком долго, впрочем, пара часов сельхозработ — не то, что может обрадовать пятерых подростков, подхвативших пневмонию. Кашель постоянно оглашал берег реки, заросший елями, змеи периодически мелькали в густом подлеске, сгущавшиеся сумерки заставляли друзей дрожать не только от озноба, но и от предчувствия очередной кошмарной ночевки в глухом лесу, а ларец безучастно смотрел на них фамильным гербом и ни в какую не желал открываться.

— А может, просто отнесем Реборну сундук? — простонал Савада, привалившийся спиной к дереву, и всем своим видом олицетворяющий памятник вселенской скорби.