Нас с Томой новые знакомые настороженно обнюхивали и пока обходили. Один мелкий щенок не выдержал, подбежал. Хвостик усердствовал не хуже автомобильного дворника в ливень, язык лизнул Тому прямо в удивленно раскрывшиеся губы. Маленькое чудо присело радостно, глядя круглыми глазами. Ми-ми-ми, милейшее зрелище. Тома растаяла. Нахаленок был прижат к груди, девушка стала кататься с ним по траве. Щенок ликующе встявкивал, Тома блаженно улыбалась.
Меня, к счастью, такое удовольствие миновало. Не мое это. Глаза наблюдали, а сжатое в пружину тело оставалось в боевой готовности — на всякий случай. Волки это чувствовали и не походили. Я стал похож на шпиона во вражеском лагере, которого все заметили и обходят стороной.
Общее веселье длилось недолго. Наигравшись, две стаи двинулись в одном направлении. Слаженно и деловито. Два вожака — наш и волчий — вместе указывали путь. Они выглядели побратимами, которые встретились после разлуки. Никакой конкуренции, выяснения, кто главнее. Полное равенство и доверие.
Шли через лес. Мохнатые и голые тела вперемешку неслись по траве и продирались через кустарник. Темнело. Слившуюся стаю это не смущало. Только шуму становилось меньше. Звери двух видов постепенно серьезнели. В каком-то месте перейдя на крадущийся шаг, все, наконец, остановились. Вперед ушли разведчики — по два человеко-зверя и волка. Одни вглядывались, вторые внюхивались. Отличный симбиоз.
Мы сидели в наступившей тьме не меньше пары часов. Тела затекли. Двигаться и потягиваться вожак не запрещал, но любой звук пресекал на корню.
Вернувшаяся разведка предложила следовать дальше. Пробирались мы аккуратно, без единого шороха, что в темноте оказалось делом непростым.
Лес кончился внезапно, и тьма вместе с ним. Освещенная лунным светом, впереди, словно игрушечная, обрисовалась деревня. На возвышенности жались друг к другу мрачные ряды хибар. Волны жилищ расходились от центра, занятого конюшней, амбарами и прочими хозпостройками. Двери домов выходили внутрь деревни. У дверей сушилось на веревках белье. Наружу из жилищ глядели узкие, словно бойницы крепости, оконные проемы. Собственно, именно бойницы. Стекол здесь не знали, ставнями, насколько я видел, не пользовались.
Первыми пошли волки. Поднялся невообразимый лай. Ржали лошади. Разбежавшиеся по спящей деревне звери бросались на запертые двери и на узкие окна, куда все равно не просунулись бы.
Пока волки отвлекали, кидаясь, лая и отгоняя людей в глубину строений, человолки пошли на штурм двух жилищ в разных концах деревни. Под ударами плеч двери вылетели, и самые боевые особи рванули внутрь. Несколько дозорных и новички вроде нас остались на прикрытии. Внутри шла настоящая битва. Вскрики пробивались даже сквозь несусветный лай. Детский ор и плач заполняли редкие паузы.
Первым с добычей вылетел вожак. В руках исходил ревом крохотный малыш. Еще семеро с детьми и пятеро с человеческими трупами разного возраста и пола выскочили из затихших домов. С опозданием, но пришло понимание, почему выбрали именно эти жилища: около них сушилось наибольшее количество детской одежды.
Вожак рыкнул сигнал отхода. Ношу — кроме живых детей — передали нам, не участвовавшим в сражении. Боевая группа, освободив руки, еще раз сунулась в человеческое жилье, как выяснилось — за съестными припасами.
Непонятно откуда, словно с крыши свалился, на напарницу вожака налетел человек. Мелькнули вилы. Деревянные острия пропороли главную самку стаи насквозь. Она только всхрапнула кровью и опала наземь. Четыре рваные дыры зияли в груди.
На человека бросился вожак. Мужчина тоже был силен и громаден, но не столь быстр. Не успел обернуться. В могучем прыжке вожак оседлал его ногами. Бедра крепко сжали шею, а руки — голову противника, прижав к животу. Корпус человолка резко крутанулся — ногами в одну сторону, руками в другую. Как говорится, если вам мешает храп мужа, поверните его голову вбок до щелчка.
Человек умер мгновенно. Разнесся страшный рычащий вой, обезумевший вожак принялся громить хибару. Деревянная мебель разлеталась в щепки, стены трещали, раскачивались, крыша с соломенным покрытием не выдержала и обрушилась.
Труп человека утащили. Вожак бережно взвалил на себя подругу.
Налет завершился. Люди из других домов даже не видели, кто убил их соседей. Если б не последние разрушения, все свалили бы на волков. Но теперь задумаются.
Соединенная стая спешно отступала, унося добычу. Вожак нес подругу. За все время пути он не проронил ни рыка, ни грыка. Стая перестала для него существовать. Перестало существовать все. Но не перестало для остальных. Самцы активизировались. Если вожак тронется умом или совершит какую-то ошибку…
Не совершил. Десятки пар невозможно разных глаз со столь же разным чувством следили, как огромный самец с нежностью донес убитую до проживания волчьей стаи и уложил наземь окровавленное тело. Губы совсем по-человечески коснулись лба убитой, затем — вспоротых груди и живота. Щека потерлась о щеку, а плечи содрогнулись в неслышном плаче.